Георгий Литвин - Выход из мёртвого пространства
Конечно, я передал далеко не все из того, что рассказывали об истории полка его ветераны. Лишь то, что запомнилось, врезалось в память. Но вы, наверное, обратили внимание на то, что рассказывали, как правило, о примерах беззаветного героизма, даже отчаянности. Защищать Родину даже ценой собственной жизни - никаких сомнений у нас в этом не было и быть не могло. Зачем жизнь, если Родины не будет!
Изменилось ли что-либо в моих убеждениях за прошедшие годы? Разумеется, нет. Я считаю себя преданным патриотом. Только что такое патриотизм? Нельзя отождествлять его со слепой верой. Только трезвый взгляд на происходящее, анализ этого происходящего формирует истинный патриотизм.
А вот во время войны у нас было, пожалуй, больше слепой веры, чем серьезного анализа. Психологически это легко объяснимо - ну сколько нам было лет? Восемнадцать - двадцать! А вот где были те, для кого трезвый анализ и расчет были профессией.
Наши летчики отважно шли в бой, отдавая в этом бою свою жизнь. Что еще они могли отдать, более дорогое? И в этом их высшая правота, вечная память им!
Но воюют не только отвагой. Нужна техника, нужна отработанная тактика, нужна система обучения. Что делали то, от кого зависело все это?
Сейчас всем известно, что к началу войны наш самолетный парк состоял в основном из устаревших, с ограниченным летным ресурсом машин. Да и то многие из них были потеряны прямо на аэродромах от бомбовых и штурмовых ударов вражеской авиации.
А ведь уже в 1937 году немцы испытали во время боев и Испании истребитель "Мессершмитт-109", вооруженный 20 мм пушкой. Самолет достиг самой высокой скорости в мире, и тогда же началось перевооружение всей истребительной авиации люфтваффе.
В небе Испании немецкий ас Вернер Мельдерс сбил 14 самолетов (И-15 и И-16). Именно он предложил летать парами, и эта тактика была принята немцами в 1939 году. Вскоре ее переняли и англичане.
Мы же во время войны продолжали летать тройками и значительно позже на собственном печальном опыте убедились, что "третий лишний". А ведь о тактике, разработанной фашистами, не могли не знать Яков Смушкевич и Павел Рычагов, герои войны в Испании, занимавшие потом высшие посты в ВВС, но их постигла участь сотен тысяч незаконно репрессированных.
Как правило, наши истребители нападали на врага, не считаясь с его численностью, не боясь за собственную жизнь, часто - жертвуя ею. Но было ли это оправдано с военной, стратегической точки зрения? Не усугубляло ли это и так огромные наши потери?
Тактика немецких истребителей строилась по правилам охоты. Главная их цель: уничтожить противника, используя все правила маскировки. На более сильного противника они не нападали, тесно взаимодействовали при помощи радио с наземными войсками и особенно - зенитной артиллерией.
Срок подготовки советских летчиков до войны составлял три года, а в войну - восемь и даже шесть месяцев. Налетать курсанты этих ускоренных выпусков успевали максимум 50 часов. Для курсантов авиашкол люфтваффе даже в 1944 году обязательный налет составлял 150 часов.
Да, наши ребятишечки, которые и посадку производить толком не научились, прибывали на фронт, смело вступали в бой и сбивали прославленных немецких асов. Но посмотрите на эти цифры и задумайтесь.
"Средняя выживаемость" наших самолетов за весь период войны была такова: на истребитель приходилось шестьдесят четыре боевых вылета, на бомбардировщик - сорок восемь, а на Ил-2 - всего одиннадцать.
Многие из немецких асов, с которыми мне пришлось беседовать уже после войны в Германии, спрашивали: действительно ли в составе советских ВВС были летчики-камикадзе (смертники)? Разумеется, я отвечал, что нет. Но задуматься этот вопрос заставил о многом...
Не советовал бы я писать того, о чем сам поведал выше, современному молодому журналисту, например. Затюкали бы его: мол, очернительством занимаешься, над памятью павших глумишься и т. д. и т. п. Ярлыки навешивать этому мы хорошо научились. Мне в этом отношении проще - сам фронтовик, имею награды, за чужую спину не прятался, когда в бой шел. Не собираюсь за нее прятаться и тогда, когда думать надо. А это занятие, как мы убедились, тоже требует мужества.
Победа в войне без массового и индивидуального героизма невозможна. И каждый героический поступок достоин преклонения и памяти народной. Но нельзя и спекулировать на этих высочайших понятиях. Когда-то говорили: война все спишет. Ничего не списала! Вот и сейчас мы не можем, не имеем права списать, спрятать за массовый героизм просчеты, ошибки, откровенные глупости и преступления! Совесть нам этого не позволит! Память перед павшими!
Кто-то может сказать: ты во время войны солдатом был, так сиди и пиши себе мемуары солдатские, про сапоги, махорку, как вшей давил, а в дела стратегии не суйся, без тебя разберутся! Согласен с тем, что и о сапогах, и о махорке, и о вшах даже, если они у кого были, писать надо. Это тоже быт войны, а без быта ее толком-то и не узнаешь. А вот насчет того, что в стратегию соваться нечего, не согласен. Имею право! И именно потому, что во время войны был солдатом. Жутко режет глаз (и сердце!), когда читаешь в воспоминаниях какого-либо военачальника примерно такое: "Погибло около тысячи солдат...", "Потеряли около десяти тысяч...". Как один из тех, кто мог легко оказаться в этих "около... тысяч", и имею я право судить о стратегии. Ошибаться в суждениях моих тоже могу - не спорю. Но это ужо другой разговор.
На этом пора уже заканчивать "главу в скобках". И так она очень уж затянулась.
Дал слово - держись! (продолжение)
Занятия наши подходили к концу. Именно так истолковали мы сообщение о том, что после учебы на краткосрочных курсах прибывает командир полка.
И вот полк построен для встречи командира. Поздоровались, подполковник Соколов медленно прошел вдоль строя, внимательно всматриваясь в лица. Затем обратился к нам:
- Высокое звание гвардейского полк завоевал в тяжелнейших боях ценой многих жизней. Мы всегда должны помни боевые подвиги однополчан, брать с них пример. Нам предстоят новые сражения, а побеждать могут только мужественные и умелые люди. Поэтому изучить свое новое оружие необходимо только на "отлично". В ближайшее время я постараюсь познакомиться с каждым из вас лично.
Странное дело: во внешности подполковника Соколова но было ничего особенного - роста невысокого, щупленький, да и речь его особых откровений не содержала, однако мнение о нем у всех сразу сложилось вполне определенное. Короче всех его выразил Александр Рогоза, балагур-одессит:
- Серьезный мужик!
Однажды, когда я проводил занятия с воздушными стрелками в тире, командир зашел к нам. В это время мы занимались прицеливанием по макетам вражеских истребителей. Командир наблюдал за действиями воздушных стрелков, задавал вопросы. Никаких оценок он не сделал, но чувствовалось, что остался доволен.
