Елена Боннэр - До дневников (журнальный вариант вводной главы)
Накануне — 24-го у Тани родился сын, и мы были переполнены радости, но и некоторой тревоги, потому что младенец, по словам врача, был пока не очень активен. А днем, видимо только-только раскрыв «Правду», позвонил Зельдович. Трубку сняла я и сразу радостно сообщила — Яков Борисович, у нас мальчик родился. А он мне в ответ резко сказал: «Вы бы лучше, чем радоваться, за другим своим мальчиком, вашим любимым Андреем, следили». Как холодной водой облил. Я ему тут же выпалила, что другой мальчик давно совершеннолетний, так что в няне не нуждается. И передала трубку Андрею.
Андрей пишет, что Зельдович в своих упреках за это письмо был резок и неискренен. И телефонным разговором (зная, что телефон прослушивается) демонстрировал свою лояльность власти. Точно так Андрей оценил и звонок Зельдовича в октябре 1975 года. Тогда Зельдович советовал Андрею отказаться от Нобелевской премии, а когда Андрей с ним не согласился, то сказал, что он напишет ему об этом. И написал, но это письмо у нас, к сожалению, не сохранилось. Кажется, оно было среди тех документов, которые пропали при первой краже КГБ еще до Горького.
А я, разозленная тоном разговора Зельдовича со мной, высказала Андрею все, что я думаю о его друге. О пошлых заигрываниях со мной в Цахкадзоре, о телефонных звонках в Москве, когда он говорил — вы мне снились, или вы мне постоянно снитесь. И что его визит после Цахкадзора был, чтобы опять не по телефону сказать что-либо в этом роде, а совсем не для научной беседы с Андреем. И (это главное) дело не в том, что я, может, и нравлюсь Зельдовичу (в этом я как раз сомневаюсь), а что Зельдович по натуре не просто бабник, а он пакостник. Ему надо в этом плане что-то себе доказать, и он готов поэтому отбивать любую бабу у любого мужика, будь то друг, сват или брат. И ни любовь, ни влюбленность или мимолетное увлечение тут ни при чем, а просто пакостничество, которое я что в мужиках, что в бабах, не терплю.
И я нисколько не жалею, что дважды в прошлом мимоходом Зельдовича обидела. Зря Андрей был тогда огорчен. Однажды, когда Зельдовичу как Герою Соц. Труда поставили положенный бюст, я сказала, что теперь ему нужен бюстгальтер, благо, похоже, уже есть что туда складывать. А второй случай был связан с Женей Левичем. Он, кажется, работал у Зельдовича. И когда решил подавать заявление на выезд в Израиль, то ему понадобилась характеристика для ОВИРа. Давать ее не хотели. И Зельдович стал нам доказывать, что Женя предатель, что из-за него пострадает весь отдел и прочее, что говорят в таких случаях. А я без дурных намерений спросила, а что бы он делал, если бы его Боря захотел уехать? И он ответил: «Мой Боря — русский» — на что я ответила: «А я не знала, что Варя вашего Борю не от вас родила». Зельдович вспыхнул, но смолчал. Оба эти разговора происходили при Варе, и я не заметила у нее неодобрения. Мне показалось, даже наоборот. Кажется, 25 сентября 1973 года я с Зельдовичем говорила в последний раз. В горьковские годы я два или три раза встретилась с ним в президиуме Академии, где каждую осень проходила подписка на газеты и журналы. В первую встречу я позвала его приезжать в Горький. В последующие он со мной не здоровался.[21]
Несколько после этих дней мы получили почти подряд три письма из Лондона от Жореса Медведева, которого в августе лишили советского гражданства. Первое из них было без даты и, собственно, не совсем письмо. Отпечатанный на машинке текст с названием СПРАВКА[22], над которым от руки написано — ДЛЯ ДРУЗЕЙ. До нас этот текст прочли несколько людей, близких Медведевым, и от них он пришел к нам (подлинник хранится у меня). Привожу его с некоторыми незначительными сокращениями:
«В издательстве „Посев“ делами Сахарова А.Д. ведает Поремский. Он написал ряд обзоров по „Меморандуму“, также включил эти обзоры в посевовское издание „Рассуждений“ Сахарова… Кто такой Поремский? Это Председатель Совета НТС примерно с 1949 по 1971 г. Был одним из организаторов НТС с 1939 года. Во время войны был главным идеологом у Власова. Легенда о том, что он был в немецком лагере, неверна… В конце войны приехал от Власова для связи в Англию, чтобы договориться о переходе Власова на сторону англо-американских войск. В Англии Поремского арестовали, и он несколько лет провел в британской тюрьме как военный преступник. Делами А.И. Солженицына в „Посеве“ ведает некто „Рутыч“… Это псевдоним Николая Рутченко (тоже вымышленная фамилия), который был до 1941 г. следователем НКВД в Риге, а с 1942 г. — следователем Гестапо в Берлине. В США Есенин-Вольпин всю работу ведет через К.В. Болдырева. Болдырев — это председатель Северо-Американского отдела НТС. Явный провокатор…»
Когда эту «справку» нам передал наш знакомый, бывший в дружбе с Роем Медведевым, я спросила его, зачем нам этот донос. Это скорей справка для КГБ, причем написанная так, что она может быть не только источником сведений о членах НТС, но и обвинением Сахарову, Солженицыну, Алику Вольпину. И этим вопросом заслужила пожизненную нелюбовь этого человека.
Следующее письмо от 26 августа было уже лично Андрею. В первой его части Ж. Медведев, начав с упреков советским властям, которые лишили его гражданства, рассказывает о своих успехах, о своих публикациях, предложениях работы в двух университетах и прочем. А потом пишет:
«Внимательно слежу за Вашими делами. Отсюда они кажутся голосом „вопиющего в пустыне“, что почти так и есть… Предчувствую, что они теперь после Якировского дела займутся в первую очередь Сахаровым и Солженицыным. Рой будет пока помилован, так как, если бы и его задели — это выглядело бы как кровная месть, сначала одного брата, потом другого. А им очень хочется, чтобы на них смотрели как на действующих в рамках закона. У меня такое впечатление, что Солженицыну грозит высылка из СССР (что-нибудь для этого предусмотрят в новом законе о гражданстве), а Вам ссылка в пределах СССР, без предварительного ареста».
Интересно, что это написано в самом начале газетной кампании и до опубликования на Западе солженицынского «Архипелага». Жорес дает удивительно точный прогноз на будущее, прямо как будто ему продиктовали его с Лубянки. Во второй части письма Медведев пишет:
«Очень был огорчен узнать, что Ваш сын не смог поступить в университет, и что судьба Вашего пасынка тоже оказалась не лучше. Вопросом о судьбе Вашей книги я детально не занимался, так как перспективы возможного приезда Ваших сыновей в США делали это неактуальным, они смогли бы поручить это адвокату, да и стипендия была им обеспечена. Сейчас же в новых условиях и в связи с темными перспективами я бы не советовал пренебрегать и этим фондом. Если Вы решите поручить это дело адвокату, то я постараюсь рекомендовать Вам кого-нибудь, чью деятельность можно было бы контролировать... Ваша книга, кроме США (где было коммерческое издание по договору с Солсбери) вышла в Голландии, в Англии, во Франции, в ФРГ, Швейцарии, Италии, Дании, Швеции, Норвегии, Бельгии. На русском языке издана „Посевом“, с которым, конечно, иметь дело нельзя по многим причинам. Учреждение это аморальное и с очень темным прошлым».
