Григорий Ревзин - Риэго
Последним героическим усилием регулярной испанской армии была битва при Оканье зимой 1809 года. Отряды храброго, но неопытного генерала Арреисага, выступившие навстречу французам из Андалузии, потерпели близ Мадрида сокрушительное поражение: 5 тысяч убитых, 15 тысяч пленных. Вся артиллерия, обозы, знамена попали в руки неприятеля.
В январе 1810 года французская армия снова переходит за горную гряду Сьерры-Морены. Хаэн, Кордова, Гранада, Севилья, Малага сдаются победителю. Только крайний пункт Андалузии — Кадис, несмотря на все усилия французов, смог отстоять свою свободу.
Французские постои усеяли всю Испанию. Разгромлены ее последние воинские силы. Англичане отброшены в Португалию, к самому берегу моря. Во Франции и во всей Европе считают, что Бонапарт покончил с сопротивлением испанцев.
Но испанский крестьянин крепко зажал в заскорузлых руках наваху, кремневое ружье, вилы, и никогда еще не дрался он так беззаветно и так свирепо, как в этот тяжелый 1810 год. Громче, чем когда-либо, над сьеррами и над степями несется клич свободы, и, не дрогнув, вольнолюбивые сыны Испании отдают свой достаток, силу, кровь своего сердца борьбе за независимость родины, за свержение чужеземного гнета.
Снова вся Галисия охвачена пламенем восстания. Валенсия, Эстремадура провозглашают независимость от навязанного Бонапартом короля. Со всех концов страны десятки тысяч патриотов стекаются в неприступные горные ущелья, чтобы стать в ряды герильи, войти в отряды Мины, Эмпесинадо, десятков других вождей.
Напрасно французский военный колосс обрушивает гневные удары на мятежную страну. Его вооруженная рука не в силах сразить вездесущих, будто из земли вырастающих, готовых до последнего вздоха бороться за отчизну сынов Испании.
II
МОЗГ РЕВОЛЮЦИИ
В годы французского нашествия Испания походит на судно, сорванное штормом с якорей и вынесенное в открытое, бушующее море. Страна потрясена до основания и переживает величайшую катастрофу — массовую гибель людей и веками накопленных богатств.
Но налетевшая буря валит не только крепкое, жизнеспособное. Она уничтожает и гнилое. По мере того как проходят месяцы войны, расшатываются и рушатся устои обветшалого общественного уклада.
В глазах подавляющего большинства испанцев прежние хозяева нации повинны в измене. Губернаторы, капитан-генералы, все представители высшей годоевской администрации заподозрены в тайном благоволении к чужеземцам. Стихийное народное движение прогнало или уничтожило их.
«Расстрел в Мадриде в ночь со 2 на 3 мая 1808 года» (Ф. Гойя)
«Партизаны изготовляют порох» (Ф. Гойя).
Новая власть начала зарождаться снизу. Население деревень и мелких городов доверяло управление общественными делами людям честным, а главное — готовым до конца бороться с французами. Новые алькальды приходили из народной гущи. Это были кузнецы, брадобреи, пономари, учителя, изредка врачи, адвокаты. Рядом с алькальдом стоял вожак местной герильи, выбранный из самых смелых и наиболее сведущих в военном деле людей округи.
Начальник герильи с алькальдом и представляли на первых порах всю полноту гражданской и военной власти. Вместе они вербовали партизан, добывали для них амуницию и продовольствие, вместе руководили уничтожением запасов и уходом населения при приближении французов. Это была вооруженная демократия, возникшая во имя борьбы и заключавшая в себе большие возможности социального обновления.
Но сразу стала чувствоваться необходимость в объединенных вышестоящих органах управления. Уже-осенью 1810 года в Севилье, Валенсии, Кадисе, Ла-Корунье и тринадцати других городах приступили к выборам областных хунт. Выборы происходили путем народного голосования разумеется, лишь в тех частях страны, которые были свободны от французов.
Кого же испанцы выбирали в областные хунты? Повсеместно они отдавали власть в руки дворян и церковников. Почти не было избранных от буржуазии, не говоря уже о трудовом народе. Народ ограничивался тем, что понуждал высшие классы к сопротивлению французам. Сам он в эти годы не претендовал на участие в руководстве национальным сопротивлением оккупанту.
У руля управления снова оказались правившие раньше сословия.
* * *Сложившаяся таким образом система местных и областных хунт была завершена созданием Верховной и Центральной хунты Испании и Индий. Областные хунты направили в этот центральный орган по два «достойнейших» депутата.
На первых порах Центральная хунта заседает в Аранхуэсе, а затем перебирается в Севилью — подальше от французов.
Центральная хунта вобрала в себя виднейших из тех консерваторов и реакционеров, которые оказались в лагере врагов короля Жозефа. Этот верховный орган обновленной Испании — восставшее на гроба мрачное ее прошлое.
С первых же шагов Центральная хунта своими законами и постановлениями начинает глушить народные порывы к свободе и налагает узду на стремление взбудораженных крестьян к социальным преобразованиям. Ревниво охраняя свой авторитет, она наделяет депутатов титулами высочеств и превосходительств и сопровождает свои действия неуместными и смешными церемониями. Метко охарактеризовал Маркс деятельность Центральной хунты: «Центральная хунта мало того, что мертвым грузом повисла на испанской революции, она в буквальном смысле действовала в пользу контрреволюции: восстанавливала прежние власти, снова ковала уже разбитые цепи, старалась тушить пламя революции всюду, где оно загоралось, бездействовала сама и мешала действовать другим»[18].
Много упреков адресовали историки этому мертворожденному детищу первой испанской революции.
Очень предприимчивая там, где дело шло о великолепии мундиров, большом жалованье и пышных титулах депутатов, она оказалась совершенно несостоятельной в руководстве армиями. Центральная хунта была в значительной мере виновницей тяжелых поражений регулярных военных сил.
В делах внутреннего управления Хунта проявила крайнюю реакционность. Она восстановила инквизицию, запретила продажу монастырских имуществ и вновь ввела церковные налоги.
* * *За гулом сражений, шумихой воззваний Хунты и короля Жозефа, соперничавших между собой, можно расслышать требования отдельных сословий и групп, их желания и надежды.
Число испанцев, связавших свою судьбу с французами, было довольно значительным. «Офранцуженные» принадлежали преимущественно к привилегированным и просвещенным кругам общества. Они верили тому, что Наполеон избавит страну от тяжелого груза средневековья и без революционных потрясений выведет ее на путь прогресса. Офранцуженные говорили, что Испания не в первый раз получает правителей извне. Жозеф Бонапарт пришел из чужой страны так же, как за двести лет до того Филипп V, а еще раньше Филипп Г. Народное возмущение чужеземным вторжением казалось им тупой злобой простолюдина, не желающего подчиниться руководству более опытного и знающего соседа.
