Людмила Зыкина - Течёт моя Волга…
— Каждый день, — жаловался пианист, — упражнения, репетиции, концерты, интервью, деловые встречи, снова репетиции… Иногда играю не до двух часов ночи, как обычно, а до шести-семи утра. Месяцами, бывает, не удается поспать две ночи подряд…
Спустя семь лет в один из приездов в Америку я вновь увидела Клиберна в доме импресарио Соломона Юрока, но об этом в другой главе.
Годы учебы у известных и малоизвестных мастеров культуры прошлого и настоящего научили меня лучше улавливать дух песни, видеть ее конструкцию, архитектонику и в то же время помогли выработать свое видение мира, взглянуть на творческий процесс гораздо глубже и шире, чем на ранних подступах к песне.
Всякое творчество питается накопленными впечатлениями, их сменой. Без этого невозможно сделать ни шага вперед, и я абсолютно убеждена в том, что любому артисту очень важны еще и встречи, расширяющие художественное восприятие, рождающие новые идеи, ассоциации и т. п. За свою многолетнюю творческую жизнь я встречала многих талантливых людей из сферы искусства. Их незаурядность помогала мне в поиске, учила распознавать истину, избавляя от всего чуждого и наносного, развитию художественного мышления, выработке основополагающих принципов творчества.
Еще один человек, чей талант воспарил над временем, над преходящими людскими страстями, дал мне многое в постижении связи искусства с жизнью, связи не отвлеченной, а рожденной историей, мировоззрением, утверждающим красоту труда. Это известный итальянский художник Ренато Гуттузо, чьи полотна хорошо известны во всем мире.
Вот человек, потрясший меня удивительной смелостью гражданина, художника, борца.
Ему не было и двадцати, когда он возглавил в Милане творческую группу молодежи, активно выступающую против «Novecento» — реакционного направления в искусстве, благословляемого тогда самим Муссолини. В 1937 году художник пишет знаменитый «Расстрел в степи», картину, посвященную памяти убитого фашистами Гарсиа Лорки. Под впечатлением расправы гитлеровцев с 320 итальянскими антифашистами Гуттузо сделал серию гневных, обличительных рисунков «С нами Бог!».
По сути, с этих работ, известных миллионам людей, и началось мое знакомство с ним.
Несколько позже в альбоме, изданном в Риме, я увидела репродукции его полотен и рисунков, созданных по мотивам произведений великих живописцев прошлого и явившихся как бы своеобразным прочтением классики. В них сквозило желание художника не скопировать творения выдающихся мастеров, а внести современный смысл в знакомые сюжеты — Гойи, Курбе, Дюрера, Моранди, Рафаэля, Рембрандта, Рубенса.
Поразила меня и серия литографий к «Сицилийской вечере» Микели Омари и «Персидским письмам» Монтескье.
Гуттузо на своих полотнах изобразил столько разных героев, что никто не отважился бы их сосчитать. И в каждом из них — свой характер, душевный настрой, привычки, своя тонко подмеченная и ярко запечатленная внешность.
Вспоминаю первую нашу встречу в одном из залов Академии художеств, где была организована выставка Гуттузо, в то время уже почетного члена Академии художеств СССР, автора полутора тысяч произведений, дышащих верой в человека, его высокое предназначение.
Гуттузо живо интересовался народной песней, ее истоками, исполнением и исполнителями. Рассказал о популярности «Сицилийской тарантеллы», танца, совершенно забытого на его родине в Сицилии и возвращенного народу благодаря усилиям Игоря Моисеева и танцоров основанного им ансамбля.
Зашла речь и о реализме, о современном искусстве на Западе.
— Западное искусство первых тридцати лет нашего века, — говорил Гуттузо, — было направлено в основном на решение отдельных чисто художественных проблем и побудило художников больше заниматься формой, что в ряде случаев привело к «искусству для искусства». Появились, с одной стороны, искусство произвола, с другой — натурализм. Вот и получилась ситуация, когда перестали замечать главное — человека, словно позабыв о его существовании. Одна из проблем наших дней — вернуть живописи человека, восстановить единство изображаемого и реального. Это обязывает художника к непрерывным поискам, к дерзанию, познанию действительности.
Мне нечего было возразить своему собеседнику, но я добавила, что в несравненно большей мере от искусства ждут осмысления того, что приносит с собой современность. Немного подумав, Гуттузо кивнул головой в знак согласия и закурил сигарету.
— Разумеется, — сказал он, — проблема современности — узловая, центральная. Произведение любого жанра, и песня в том числе, не будет пользоваться успехом, если оно не проникнуто страстным чувством гражданственности, живой атмосферой времени. И современный реализм не может не отражать пульс жизни, связей человека с природой, отношений между людьми. Его задача определенна и конкретна: прославлять человека, обогащать его красотой и поэзией, помогая ему понимать мир и идти вперед. Искусство любого серьезного художника всегда прочно и многосторонне связано с движением времени, его общественной практикой, нравственными и эстетическими идеалами, с его борьбой и надеждами.
В молодости художник часто обращался к творчеству авангардистов.
— Чем это было вызвано? — спросила я.
— В их работах, — отвечал он, — меня привлекал протест против существующих порядков, умение постигать тайны жизни. Многие из них к тому же обладали прекрасным качеством — одержимостью творчеством, как Ван Гог или Эдуард Мане. Последний, создавший легендарную «Олимпию», совершил целую революцию в живописи, да и в искусстве вообще. Он стремился быть правдивым и ничего не приукрашивать в изображении действительности, всколыхнув всю пакость империи Наполеона III. (Очевидно, Гуттузо имел в виду продажность и политиканство окружения императора Франции, его коррумпированность, духовное и нравственное опустошение, связанное с необузданным развратом, верховенством низменных страстей и инстинктов.) С редким мужеством и настойчивостью Мане искал красоту жизни и, когда ее обнаруживал, считал себя человеком, достойным похвалы.
— Я где-то слышала, что он был большим любителем почестей, спал и видел награды, обожал славу…
— На признание Мане имел полное право. Орден Почетного легиона случайным людям во Франции не дают.
В тот день Гуттузо прочел мне целую лекцию об исканиях Мане, Сезанна, Дюрера. Я поразилась его обширным познаниям в стихии живописи, совершенно изумительной памяти.
В 1975 году во Франкфурте-на-Майне и в Берлине я увидела выставку картин Гуттузо, посвященных памяти Пикассо. И так сложились обстоятельства, что осенью встретилась с самим художником в Москве. Как раз в Хельсинки прошло Совещание глав правительств по безопасности и сотрудничеству на континенте. И он охотно говорил о том, что волновало умы миллионов.
