Георгий Калиняк - Герой советского времени: история рабочего
– Мама, хватит причитать. Мы есть хотим.
И мама стала ругать себя за недогадливость и ставить на стол все свои запасы. Уверен, что после нашего набега, старикам не пришлось сокрушаться о прокисшем супе и засохшем хлебе. Мы со знанием дела и молодой энергией не дали пропасть добру в этом гостеприимном доме.
В схожей ситуации мы решили навестить старшего брата Леванта. Брат и его жена были в приподнятом настроении. У них появился первенец-сын, который прибыл вместе с матерью из родильного дома накануне нашего прихода.
Они и нас хотели втянуть в эту семейную идиллию.
Без ложного преувеличения мы согласились с ними в том, что их сын чудо природы (как всякий родившийся), и заявили: сразу видно – мальчик будет гений (это авансом). С виду это было еще нечто неопределенное. Но если считать признаком гениальности частую смену пеленок, тогда в нашем заявлении был какой-то проблеск здравого смысла.
Возможно, с авансом мы поторопились, потому что в дальнейшем в печати не было подтверждения этой гениальности. Но дальше этого не пошли. Разделять родительские восторги и углубляться в философию на голодный желудок не имело смысла. Наше состояние было похоже на Танталовы муки. В квартире пахло тушеным мясом и пирогами. Но насыщаться запахами мы еще были не приучены. Как-то мы тут сплоховали и не сумели перевести хозяев с высокой поэзии на житейскую прозу. Это было наше поражение и первая победа еще одной родившейся жизни. Мы довольно быстро освободили хозяев от своего присутствия. Что ж, не всегда должны быть победы. Поражения делают сладостными редкие победы.
К неудовольствию хозяев квартиры, где мы жили, [она] была всегда открыта. Кому из приезжих витебчан негде было преклонить голову, все шли к нам, и все наши доходы, лежащие в коробочке на трехногом столике под осколком бывшего прошлого, были в распоряжении приезжих.
Никто из гостей не был мелочным. И все они обладали широкими взглядами на жизнь и на соседний карман, а поэтому не имели привычки запоминать, сколько берут из картонного сейфа и конечно не пытались себя принуждать, хотя изредка бросать в этот сейф презренные ассигнации и не менее презренный металл.
Возможно, поэтому нам всегда не хватало от получки до получки, и мы всегда ходили в банкротах. Но это бытовое несовершенство абсолютно не влияло на ход исторических событий, не отражаясь отрицательно на наших гостях. Банкротство заставляло нас без церемоний наведываться к школьным товарищам и, в первую очередь, к Павлу Креславскому. Даже в его отсутствие мы понимали свой долг к ближнему и поэтому поровну делили обнаруженные накопления.
При встрече Павел говорил нам: «Как жаль, что в последний ваш приход я не видел вас». А мы отвечали: «Не огорчайся. Потерянное мы возмещаем по твердому курсу».
Дипломатия – великая сила. Она мирит даже народы.
Товарищи по легкомыслию юности, может, предусмотрительно жили от нас далековато, а поэтому приходилось использовать транспорт и в чаще всего трамвай. В таких случаях мелких денег для оплаты проезда в трамвае у нас не было, а принимать наше честное слово в оплату за проезд кондуктора решительно отказывались. Видимо, это была столь крупная денежка, что размену в трамвае не подлежала.
В таких случаях нас часто выручала фантастическая способность моего друга находить деньги. Правда, он находил по мелочам, но когда нужно, он эту мелочь находил. Это было как у волшебника Кио. Не имея в кармане даже ломаного гроша (тогда еще существовали полкопейки), великолепный курчавый Нисон смело заходил в вагон трамвая, ободряя меня улыбкой. И действительно, пока он доходил до середины вагона, Нисон несколько раз наклонялся, и нужная сумма для оплаты двух билетов была у него в руках. Приходилось только удивляться такому везению. А он молча возмущался моей бездарности ловить миг удачи.
Я действительно был преступно невнимателен к утерянным деньгам и если даже споткнулся бы на сверток с миллионом рублей, то отнес бы это к халатной работе дворника и, перешагнув препятствие, пошел бы дальше. Как-то я заметил Нисону, что деньги, которые он находил в трамвае, фактически принадлежат кондуктору в виде премии. На это он мне резонно ответил: «Я же облегчаю труд кондуктора. После меня ему не нужно нагибаться. А всякий труд должен поощряться». Это был философский вывод, достойный присутствовать в «Капитале» Маркса.
Иногда, когда мы собирались в очередной набег, Левант говорил: «Поедем на «колбасе». Тогда сзади трамвайного вагона торчал метровый буфер, а над ним располагался резиновый шланг; «ездить на колбасе» – это значило вскакивать на буфер. С «колбасниками» воевали постовые милиционеры. Их соловьиные трели нарушали покой тесноватых улиц. Такой способ передвижения из любительского вечером превращался в массовое явление утром. Когда люди ехали на работу, трамваи были так переполнены, что при всем желании нельзя было повиснуть даже на подножке. Чтобы не опоздать на работу приходилось пользоваться «колбасой».
Однажды, когда Левант собирался ехать на работу, я взбунтовался и настоял зайти в трамвай. Я даже упрекнул товарища: «Неужели ты не сможешь найти четыре копейки?» Но его интуиция была действеннее моих укоров. Мы зашли в вагон, но пришлось быстро выбираться на свежий воздух. Почему-то в том вагоне никто не пожелал даже из спортивного интереса потерять хотя бы одну копейку. Бывают же такие скаредные, мелочные люди, и их собрался целый вагон. Правда, в трамвае было много читающих газеты или книги. А известно, что просвещение делает человека совершенней. Больше я никогда не оспаривал интуицию моего друга.
Проехать же без билета было абсолютно невозможно. Ленинградские кондукторы трамваев были на высоте своего профессионализма. Их инквизиторский глаз безошибочно настигал «зайца», который подвергался позорному изгнанию. Кондуктора с лихвой оправдывали свое служебное положение.
Теперь же общественный транспорт терпит миллионные убытки после перехода на самообслуживание. Но нет безвыходных положений. Вместо трех копеек за проезд мы теперь платим пять. Этим мы частично оплачиваем тех, кто по врожденной, аристократической брезгливости катается на транспорте без билета, принимая трамвай за фамильную барскую карету, а кондуктора за личного кучера.
Это теперь, когда к трудяге-трамваю прибавились сотни автобусов, троллейбусов и голубые линии метро, отпала необходимость поездки на «колбасе», которая вообще исчезла и больше не уродует трамвай.
Из любого металла можно соорудить памятник кондуктору трамвая и если не ему, то его солидной денежной сумке.
Друг моей юности успешно окончил топографический техникум и затерялся среди полей, гор и лесов нашей необъятной Родины.
