Василий Молоков - Родное небо
Возвращаясь с разведки, запаслись горючим на авиабазе реки Таймыра. К Диксону подлетали светлой лунной ночью. Хорошо зная пологие берега острова, я не опасался делать посадку. Однако оказалось, что Диксон закрыт туманом. Пришлось садиться в шхерах Минина. С трудом выбрав свободное разводье меж льдин, я посадил самолет. За одну из льдин зацепились якорем. Но вскоре на нас стали напирать другие ледяные глыбы, возникла опасность сжатия. Я тут же снялся с якоря и начал рулить меж льдин. Только к рассвету мы приблизились к берегу одного из островков, где решили передохнуть. Обнаружили ручеек, набрали воды. Разожгли костер, сделали из камней печку и быстро сварили вкусный борщ из концентратов, прекрасно изготовленных Московским институтом питания специально для нашей экспедиции. Ели все с большим аппетитом, так как основательно проголодались. Наладили рацию и сообщили на Диксон, чтобы не тревожились, обещали скоро прибыть, благо туман рассеялся.
А пока отдыхаем после бессонной ночи. Хорошо на душе, когда рядом верные товарищи. Вместе легче переносить трудности. Лучшего экипажа я не мог и желать. Бортмеханик Гриша Побежимов - человек, удивительно преданный делу, увлеченный им. Никогда не унывающий, общительный, он располагал к себе открытым, добрым характером. Алеша Ритсланд - наш немногословный, всегда сдержанный и деликатный штурман - удивлял меня своей поистине ювелирной работой с картами и приборами. Мы любили все вместе побродить по тундре, поохотиться на уток или устроиться с удочками на берегу. Это были простые, скромные люди, но я-то знал цену их мужеству, неустрашимости перед опасностью, которой мы так часто подвергались.
На Диксоне нас встретили тревожным сообщением: "В море пропал самолет Ш-2. Посланный на поиски корабль "Малыгин" не обнаружил его". Значит, нашему экипажу надо срочно лететь на поиски. Три часа находились мы в воздухе, пока не обнаружили экипаж Ш-2. Оказалось, летчик был вынужден пойти на посадку, так как у него кончилось горючее. Видно, он залетел на разведку льдов слишком далеко, не рассчитав запаса бензина. Сообщили на остров координаты самолета, и к нему с Диксона выслали катер.
Два дня прошли у нас в переговорах с Москвой. Я намечал дальнейший маршрут так: Диксон - Амдерма - Архангельск, чтобы полностью закончить облет побережья Арктики, а оттуда - в Москву. Меня поддержал Бергавинов. Однако Управление полярной авиации считало этот путь опасным (по суше на морской машине!) и предлагало лететь обратно в Красноярск. Я доказывал, что на пути к Москве есть не только суша, но и реки. В конце концов добился согласия, и мы покинули гостеприимный Диксон. Из-за непогоды пришлось остановиться на острове Вайгач, в бухте Варнек, и уже оттуда, минуя Амдерму, лететь в Архангельск.
Последний этап перелета проходил в очень трудных метеорологических условиях. Сильный ветер, снег, туман сопровождали нас и над Карским, и над Белым морями, и над тундрой полуострова Канин Нос.
Туман, туман... Как часто приходится мне повторять это слово. Он, этот главный враг летчиков, не оставлял нас на всем пути арктического перелета. Почти все время шли вслепую в вязкой серой мгле. Каждую секунду приходилось быть в напряжении: не налететь бы на скалу, не сесть бы на лед. Опасности в такой обстановке возникают внезапно. Мои спутники нет-нет да и поглядывают на меня через окошечко, наблюдают за моим состоянием. Молоков спокоен, значит, все идет нормально. Но зачем выдавать им свою тревогу? Лучше одному переволноваться, чем всем. Простая арифметика.
Только перед самым Архангельском мы вынырнули из полосы тумана. Лечу к устью Северной Двины. Вот и "аэродром" - небольшой пятачок воды, освобожденный от бревен. На берегу - толпы народа. Выходим на пристань. Нас приветствуют руководители края и города, представители общественности. Никогда не забыть, с какой сердечностью встретили нас в Архангельске, сколько искренних и добрых пожеланий было высказано в адрес экипажа. Нашу кабину буквально засыпали охапками цветов. Тогда я особенно пожалел, что плохой из меня оратор: не смог высказать всей моей благодарности за такую теплую встречу.
В Архангельске нам предложили отдохнуть на даче в лесу. Хорошо было наконец после непрерывного оглушающего рева моторов побыть в тишине. Однако и тут пришлось поволноваться. Управление полярной авиации вновь предложило мне возвращаться в Красноярск. Оказывается (как я узнал позднее), авиационные специалисты высказали мнение, что на Москве-реке морскому самолету сесть невозможно. Но мне ли не знать этой реки? Еще в период жизни в Москве я все свободные часы проводил на берегу реки, в лесу (где теперь парк культуры), не раз переплывал ее.
Настаиваю на своем, и мне вновь очень помогает своей поддержкой Сергей Адамович Бергавинов. Два дня ждем решения. За это время из Москвы позвонили даже И. В. Сталину, отдыхавшему в Крыму. Он ответил: "Если Молоков считает, что может сделать посадку, пусть летит".
Теперь все стало ясно. Назначено время прибытия в Москву - 19 сентября, 17.00.
Мы вылетели 18 сентября. Вместе с Ритсландом тщательно разработали маршрут, учитывая водные пути: Архангельск - Котлас (Северная Двина) Вологда (Кубинское озеро) - Москва.
Горячие проводы в Архангельске, восторженные встречи в Вологде... Трудно передать, с каким вниманием повсюду следили за нашим перелетом, как велик был интерес к Арктике. Очень любознательными были дети. Пионеры и школьники окружали меня почти на каждой остановке и просили подробно рассказать о полете. Несмотря на усталость, я не мог отказывать им. В тридцатые годы подрастала замечательная молодежь, всем сердцем воспринимавшая большие государственные дела как свои собственные, стремившаяся быть такими же героями, как летчики, как челюскинцы, как стахановцы.
Именно этому молодому поколению пришлось идти в бой, выдержать труднейшие испытания войны, доказать свою верность солдатской присяге и любовь к социалистической Родине.
19 сентября утром мы вылетели из Вологды к Москве не по прямой, а ориентируясь на систему рек и озер. Полет проходил благополучно, хотя был сильный встречный ветер. Но потом и ветер стал нам сопутствовать.
Кажется, впервые я так сильно волновался. Ведь надо было доказать авиаспециалистам, что мое решение правильное, а для этого требовалось хорошо и точно в срок посадить машину на Москве-реке. Идут последние минуты. Лечу к Ленинским горам, делаю разворот на 180 градусов, проношусь в каких-нибудь десяти метрах над Крымским мостом и опускаюсь на воду ровно в 17.00. Потом мне говорили, что посадка была проведена очень удачно, а по-моему, обычно, как всегда.
