Елизавета Уварова - Аркадий Райкин
На заключительном туре, проходившем в Колонном зале Дома союзов, Аркадий Райкин должен был показывать своего «Чаплина». Концерт лауреатов затянулся, и публика нетерпеливо ждала объявленного номера, а артист... в полном смятении искал куда-то исчезнувшую тросточку. Сломя голову кинулся он вниз, в зрительский гардероб, и стал умолять одолжить ему на время под честное слово какую-нибудь трость. Его состояние и внешность вызывали сочувствие, и гардеробщица дала ему здоровенную палку, не очень соответствующую назначению. Схватив спасительную «соломинку», он, перепрыгивая через ступени, помчался наверх и, задыхаясь, вылетел на эстраду. Кто же так жестоко подшутил над молодым артистом, чуть не сорвав его номер? Выяснилось, что это был Н. П. Смирнов-Сокольский. «Артисту нужен опыт, — сказал он в ответ на возмущенные эскапады Райкина. — В старину зеленых юнцов еще не так разыгрывали». Аркадий Исаакович многие годы не мог забыть жестокий розыгрыш, рассказывал об этом эпизоде с горечью и возмущением. Что касается Смирнова-Сокольского, то он всегда высоко ценил талант Райкина, говорил и писал о нем только в превосходной степени.
Конкурс благополучно завершился. Член жюри, критик и эстрадный автор Евгений Вермонт по его окончании делился впечатлениями: «Еще в 1-м туре наметились два весьма печальных симптома в состоянии нашей эстрады: невероятная бедность жанров и сильнейшее отставание в области сатиры и юмора. Я помню такой горький день, когда из двадцати трех участников 1-го тура было семнадцать представителей «художественного чтения» и шесть певиц... «Художественное чтение»... становится буквально бичом эстрады. Каждый человек, умеющий читать вслух, считает своим правом вылезать на подмостки».
Что касается Райкина, получившего вторую премию, то именно с разговора о нем начал Евгений Вермонт рассказ о конкурсе: «Мне кажется, тут жюри несколько поскупилось, этот исключительно одаренный, умный и тонкий эстрадник безусловно имел право на первую премию, не присужденную, кстати сказать, никому. Райкин — это настоящая советская эстрада. Его веселый и злой номер имеет синтетический характер. Тут и прекрасное, весьма своеобразное, этакое лукавое чтение, и грациозно-искристый конферанс, и фельетон, и блестящее искусство маски и пародии».
А вот что рассказывал позднее еще один член жюри, Леонид Утесов: «В процессе конкурса мой коллега по жюри Исаак Дунаевский все время грустно спрашивал меня: «Этот надолго?» — «На год», — отвечал я. «А этот?» — «Может быть, на три года». Вдруг на эстраду вышел худощавый, с большой шапкой черных волос молодой человек. Это был Аркадий Райкин. Он быстро и непринужденно исполнил три эстрадных номера. Члены жюри оживились, зрители аплодировали артисту. И когда Дунаевский, улыбаясь, спросил меня: «Старик, а этот надолго?» — «На всю жизнь!» — ответил я». Леонид Осипович очень любил вспоминать эту историю и законно гордился своей проницательностью, которой, кстати, не меньше, чем он, был одарен и Райкин.
Дореволюционные рецензенты, говоря об успехе актера, любили писать: «Утром он проснулся знаменитым». Не будем столь решительны в утверждениях, но конкурс, безусловно, привлек к Райкину внимание всех любителей эстрадного искусства. Записи пародийных номеров на Всесоюзном радио принесли молодому артисту еще более широкую известность. Его вводят в спектакль Московского театра миниатюр в ответственной роли конферансье. Он выступает на концертах в Колонном зале Дома союзов, домах творчества журналистов, писателей, Доме актера и на других престижных площадках.
В Кремле
Но особое значение имело для него выступление в Кремле на праздновании шестидесятилетия Сталина 21 декабря 1939 года, о чем он в наших беседах никогда не упоминал и нигде не писал. Я узнала эту историю благодаря случайности. Как-то во время работы над райкинскими «Воспоминаниями» я в разговоре с М. М. Жванецким посетовала, что в рукописи, лежавшей на моем столе, много размышлений на самые разные темы, но мало событий, «экшна», как теперь говорят. «Разве он не рассказывал о встрече со Сталиным?» — удивился Михаил Михайлович. Мне удалось, проявив некоторую настойчивость, расспросить Аркадия Исааковича об этой истории и записать на магнитофон его рассказ. На последнем этапе работы над «Воспоминаниями» он был включен в текст, не вызвав со стороны автора никаких замечаний. Позволю себе здесь повторить его, поскольку встреча со Сталиным сыграла немалую роль в судьбе молодого артиста.
«Неожиданно меня вызывают в Большой театр и говорят, что я должен участвовать в концерте, который готовится к 60-летию Сталина. Естественно, ни вопросов, ни возражений быть не может. Состоялась пробная репетиция. На следующий день другая — состав участников концерта изменился. Мои номера пока держатся. Утром 21 декабря нам объявляют, что концерт не состоится — Сталин не захотел. Ну что ж, лишний раз не надо нервничать! Я оказался свободен и мог воспользоваться приглашениями, которые заранее имел на этот вечер.
В первом часу ночи возвращаюсь в гостиницу. «Где же вы пропадали? Мы вас искали по всей Москве, — встречает меня дежурная по этажу. — Концерт-то был». — «Как, где был концерт?» — «Так, был. В Кремле, в Георгиевском зале. Вот вам телефон дежурного Комитета по делам искусств, который вас разыскивал».
Звоню. «Да, — говорит он сокрушенно, — к сожалению, мы вас не могли найти. Сейчас уже поздно, концерт кончился, ложитесь спать».
Признаюсь, мне было жаль, что концерт прошел без меня. Все-таки интересно. Я ни разу не был в Кремле, не видел Сталина. Но делать нечего! Лег и по молодости быстро уснул.
Среди ночи меня разбудил телефонный звонок. Зажег свет, взглянул на часы — пять. Сняв трубку, слышу короткий приказ: «Быстро одевайтесь, едем в Кремль». Я решил, что меня кто-то разыгрывает. Не иначе как Никита Богословский, большой мастер на подобные шутки. Иду снова к дежурной и прошу у нее телефонную книгу: бумажку с номером телефона дежурного Комитета по делам искусств я куда-то засунул. Одной рукой листаю книгу, другой на всякий случай одеваюсь. Снова звонок. Нетерпеливый голос: «Ну где же вы?» — «А кто это?» — «Я из Комитета по делам искусств. Жду вас внизу с машиной. Со мной Шпиллер[6]. Тоже ждет вас».
Теперь уже понял, что это не розыгрыш. Схватил свой чемоданчик, без труда нашел машину, и через две минуты я в Кремле. Всё это время судорожно думаю об одном: где бы раздобыть стакан чаю. Голос у меня, как известно, без металла, глуховатый, а тут со сна и вовсе сел. По пути к Георгиевскому залу обращаюсь к одному полковнику, к другому с просьбой достать мне стакан чаю. Для меня это была своего рода психотерапия — я почти не волновался по поводу предстоящего выступления.
