Михаил Киссель - Джамбаттиста Вико
Вследствие крайней скудости фактического материала изображение древнейшего периода человеческой истории, несмотря на ряд гениальных находок, оказывается у Вико чрезвычайно упрощенным. Современная реконструкция древнейшей истории опирается на данные археологических раскопок и этнографических исследований, которыми Вико никак не мог располагать. Немудрено, что кое-где он оказался недостаточно критичным по отношению к «простонародному преданию» (например, к библейской версии о древнейшем прошлом людей), а кое-где, наоборот, не удержался от гиперкритицизма (например, в гомеровском вопросе).
Сомнения в том, что «Илиада» и «Одиссея» — плод индивидуального творчества величайшего поэта Гомера, зародились довольно давно. Еще во времена Платона находились скептики, считавшие, что автором «Одиссеи» и «Илиады» не мог быть один и тот же человек. Но крупнейший авторитет в эллинистической грамматике (филологии, говоря современным языком) Аристарх Самофракийский намного веков утвердил мнение в авторстве Гомера, «царя поэтов». И вот Вико посвятил одну из частей «Новой науки» опровержению господствовавшего взгляда и открыл этим новое направление в истории гомеровского вопроса. Соображения эти оставались неизвестными знатокам классической филологии до тех пор, пока независимо от Вико они не были заново открыты знаменитым немецким филологом Вольфом (1759–1824). В 1795 г., спустя ровно 70 лет после выхода в свет первого издания «Новой науки», появились «Пролегомены к Гомеру» Вольфа. Немецкий ученый доказывал, что Гомер как реальное историческое лицо никогда не существовал, что это собирательное имя многих народных певцов — рапсодов. Эта точка зрения была тщательно обоснована многочисленными историческими и филологическими доводами.
То же самое мы находим и у Вико, но центральную роль в построениях философа играет его представление о «поэтическом языке», на котором непременно, по его мнению, должны были изъясняться древние народы. Вместо общих понятий, употребление которых требует высокого развития интеллекта, первые люди пользовались «поэтическими характерами», выражая общее содержание в индивидуальных образах. И сам Гомер — это «поэтический характер» древнего певца, прославляющего подвиги героев. Данное соображение Вико подкрепляет серией культурно-исторических аргументов. При этом особую важность имело его утверждение о том, что гомеровский эпос нельзя рассматривать как поэтический вымысел, ибо вымысел, как и софистика в сфере интеллекта, — продукт позднейшего времени. Поэтому-то «Илиада» и «Одиссея» приобретают значение исторического документа, настоящей сокровищницы сведений о «героической эпохе». Потому-то и герои Гомера так мало соответствуют каким бы то ни было идеальным представлениям. Конечно, Ахилл — символ героической доблести, но насколько же он далек от идеала «героической добродетели», как его понимали древнегреческие философы-моралисты, да и все позднейшие писатели. Он высокомерен, груб, мстителен до крайности, способен на величайшую жестокость и даже на глумление над беззащитной старостью (вспомним сцену с Приамом, молившим Ахилла выдать тело Гектора). А чего стоит его знаменитый «гнев», завязка всего действия «Илиады»! Разъяренный несправедливостью по отношению к себе, он сразу забывает все на свете и лелеет в душе ненависть к Атриду (Агамемнону). И только когда убивают его друга Патрокла, он (по личным мотивам) приходит на помощь терпящим поражение ахейцам. Где же тут любовь к отечеству, бескорыстное мужество защитника слабых и ниспровергателя несправедливых — качества, так украшающие настоящего героя? Их у Ахилла нет, и — что самое главное — Вико показывает, что их и не могло быть, ибо оборотной стороной героической доблести были неконтролируемое буйство души, переменчивость нрава, почти полное отсутствие рефлексивной жизни.
Понятие настоящего героя, представление о морально-эстетическом идеале выработано философами и литераторами позднейшей эпохи. Сквозь призму созданного ею идеала позднейшая литературная традиция взирала на гомеровский эпос и не понимала его истинного смысла, усматривая в принижающих деталях эпического повествования слабость Гомера как поэта. От этого все. позднейшие поэтики, начиная с аристотелевской, старались исправлять Гомера в соответствии со своим абстрактным идеалом. Платон и вовсе негодует на Гомера за то, что изображаемые им картины (особенно распри богов) поощряют богохульство. Стоит ли говорить об эпохе классицизма и барокко, когда тщательно разработанный поэтический канон ориентировал на просеивание материала, чтобы оставшееся могло удобно расположиться в эстетических нишах с надписями «возвышенное», «прекрасное», «изящное» и т. д. Гомер же (такое сравнение встречается у нашего автора) подобен реке в пору весеннего разлива, когда поток увлекает за собой все, что встречается на пути. Сила гомеровских поэм в их непосредственности, в полном слиянии с предметом изображения. Гомер (вернее, коллективный автор, скрывающийся за этим именем) не стоит над предметом, не отбирает, не комбинирует, а непосредственно выражает то, что принимает за правду. «Гомер был первым историком Язычества» (3, 503) в тот период, когда историческое совпадало с поэтическим, а личность поэта — с духом народа. Отсюда знаменитый часто цитируемый афоризм Вико: «Поэтически-возвышенное всегда должно быть едино с народным» (там же, 353). И это единство с народом — не субъективная установка поэта, сознательно стремящегося к народности как норме эстетического кодекса, а органическое свойство поэта, творящего на том этапе исторической жизни, когда отдельная личность еще не выделяла себя из толщи народной, а лишь выражала общее сознание.
И в главном современная классическая филология подтверждает точку зрения Вико. Сошлемся на книгу о Гомере крупнейшего у нас в настоящее время знатока античной эстетики А. Ф. Лосева. В ней содержится краткий обзор истории гомеровского вопроса, упоминается, хотя и не анализируется, и Вико. Вот общий вывод: «Подлинный имманентный автор гомеровских поэм есть… сам греческий народ, но в настоящее время мы должны сказать, что этот подлинный коллективный автор не только не исключает индивидуального авторства, а, наоборот, его предполагает, ибо только отдельные личности и могут что-нибудь придумывать и записывать; но зато это должны быть такие личности, которые в своем сознании неотделимы от народа и для которых самое интимное личное творчество — это и есть всенародное творчество, так что в них творит не кто иной, как сам греческий народ в виде цельного индивидуума» (17,50).
