Борис Леонов - История советской литературы. Воспоминания современника
А будку с телефоном уже атаковали недовольные граждане. Безобразие! Столько времени занимать телефон-автомат! Ему стучали, дверь открывали.
— Что там у вас происходит? — послышалось в трубке.
— Извините, товарищ Сталин. Но больше я разговаривать не могу…
Под гул неодобрения очереди покидал телеграф Леонтий Иосифович.
Вернувшись домой, в комнату-пенал, он взял листок бумаги и начал переносить с пачки «Беломора» державные указания.
Потом начал размышлять над происшедшим.
Прошло минут десять.
Вдруг два звонка в дверь квартиры.
Раковский пошел открывать: так полагалось звонить ему.
В дверях стояли двое молодых людей в спецовках с мотками провода, чемоданчиками и телефонным аппаратом.
— Раковский? — спросит один из них.
— Да. А в чем дело?
— Вот велено поставить вам аппарат. Тянем воздушку. Они прошли в комнату.
— Куда аппарат поставим?
— Да вот на тумбочку, пожалуй, — ответил хозяин.
Монтеры тут же установили аппарат, подключили его к какой-то системе, проверили исправность работы и, попросив расписаться в банке наряда, распрощались.
Прошло еще несколько минут.
И неожиданно резко и продолжительно зазвонил телефон.
Раковский даже вздрогнул.
Снял трубку и услышал знакомый голос:
— Товарищ Раковский?! Теперь вы можете со мной говорить?! Так продолжим. Страница двадцать вторая третий абзац сверху…
95
Приехавший в дом творчества работников кино в Болшево Александр Львович Дымшиц, оформив свое пребывание в администрации, отправился в свой коттедж.
И неожиданно был остановлен радостным голосом:
— Александр Львович!
На крыльце соседнего домика увидел приветствовавшего его Юлиана Семенова.
— Рад вас видеть! Не правда ли, я похож на старика Хэма?!
Он явно намекал на свое сходство с Хэмингузем.
Дышиц тут же отозвался:
— Да, Юлечка. Только по-английски он пишется через «а».
96
Как-то спросил у Юрия Леднева, который не раз в разговоре упоминал имя Володи Герасимова, кто он такой, этот Герасимов.
— Мы с ним учились в Литературном институте. Я был в семинаре Коваленкова, а он в семинаре Наровчатова.
Мальчишкой во время войны его вместе со многими ребятами фашисты отправили в Германию. По пути Володя бежал, выпрыгнув из товарного вагона на ходу. Весь побился. Его подобрал какой-то старик-гуцул, спрятал в своей сторожке и долго отпаивал соком молодого картофеля. Потом он свел Володю с партизанами. После паузы Юра продолжил:
— А в институте с Герасимовым вот какой случай произошел.
После XX съезда партии в гости к студентам пришел Илья Григорьевич Эренбург. Встреча проходила в переполненном зале. Выступая, Илья Григорьевич внушал: не слушайте досужих ученых, которые требуют от вас учебы у фольклора. Фольклор кончился, как только появилась письменность. Не доверяйтесь и тем, кто зовет вас «вперед к Пушкину!» Пушкин уже превращен в икону, ему молятся, а жизнь-то давно уже иная. И у каждого поколения свой Пушкин. Ныне владеет умами Борис Слуцкий.
Словом, выступление его продолжалось в таком же духе, который явно был рассчитан на юношеский максимализм в отношении догм и кумиров. Новая эра, названная с его легкой руки «оттепелью», так называлась его повесть, разбудила неведомые духовные силы в обществе. И он верит, что литература будущего находится в этом зале.
После него на трибуну вышла одна из студенток:
— Мы очень благодарны Илье Григорьевичу за проникновенные слова в наш адрес. Действительно, какой может быть фольклор в эпоху всеобщей грамотности?! Пушкин нам в школе уже надоел. Действительно, сегодня Борис Абрамович Слуцкий наш кумир. Именно он будит мысль, возбуждает в каждом из нас творческую энергию.
И как только она закончила свое выступление, слово попросил Володя Герасимов. Выскочив на трибуну, он обратился к залу:
— Товарищи, кого мы слушаем? Откройте последний ном советской энциклопедии под редакцией Бухарина и там прочитаете: «Илья Эренбург — враг советской власти, белоденикинское отребье».
Говорят, в этот момент Илье Григорьевичу стало плохо. Володя гневно продолжал, обращаясь к студентке:
— А о тебе я подумал, когда ты стояла за трибуной: стреляла бы ты в Ленина или нет? Так вот, когда ты сходила с трибуны, я понял: ты бы стреляла…
В зале разразился скандал.
Встреча была прекращена.
На следующий день был обнародован приказ ректора об исключении из числа студентов Герасимова за хулиганское поведение и срыв культурного мероприятия.
— И что же было дальше? — спросил я.
— А дальше мы, друзья Володи, обратились с письмом к Шолохову и Хрущеву, в котором рассказали о происшедшем. Просили помочь восстановить Герасимова в институте.
— И…
— И, как говорится, справедливость восторжествовала.
— Но, согласись, Герасимов-то вел себя по-хамски…
А Эренбург?! Что он не выглядел таким же хамом по отношению к Пушкину?!..
97
В одном из московских клубов на лестнице встретились Владимир Алексеевич Гиляровский и Александр Иванович Куприн. Последний был на хорошем веселе и поднимался из ресторации вверх по лестнице. Гиляровский же только направлялся в питейное заведение. Увидев старого доброго знакомого, Куприн попросил:
— Гиляй, скажи что-нибудь веселенькое, а то на душе кошки скребут.
— Ты помнишь стихотворение Блока «Незнакомка»? — спросил Владимир Алексеевич у Куприна.
Куприн вскинул голову, наморщил лоб, изображая попытку припомнить блоковское стихотворение.
Но Гиляровский тут же прочитал:
…А рядом, у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vina veritas» кричат…
— А, помню, помню, — засмеялся Куприн. — Ну как же… Истина в вине.
— Вот именно, — подтвердил Гиляровский.
— Хорошо сказано, Гиляй, — одобрил Куприн. — Хорошо.
— А теперь слушай, — остановил его Владимир Алексеевич:
Если истина в вине,
Сколько ж истин в Куприне?..
98
В октябре 1972 года меня пригласил к себе в редакцию журнала «Молодая гвардия» Анатолий Степанович Иванов, которого утвердили в должности главного редактора, и предложил стать его заместителем.
Для меня предложение было полной неожиданностью. И я попросил время на раздумье.
— Его уже нет! — улыбнулся Анатолий Степанович. — Ну, ладно!
