Леонид Млечин - Борис Ельцин. Послесловие
Обилие бумаг (считай каждый день помидоры, чай, вагоны… — а сдвига существенного не будет), совещаний по мелким вопросам, придирок, выискивание негатива для материала. Вопросы для своего «авторитета».
Я уж не говорю о каких-либо попытках критики снизу. Очень беспокоит, что так думают, но боятся сказать. Для партии, мне кажется, это самое опасное. В целом у Егора Кузьмича, по-моему, нет системы и культуры в работе. Постоянные его ссылки на «томский опыт» уже неудобно слушать.
В отношении меня после июньского Пленума ЦК и с учетом Политбюро 10 сентября нападки с его стороны я не могу назвать иначе, как скоординированная травля…
Угнетает меня лично позиция некоторых товарищей из состава Политбюро ЦК. Они умные, поэтому быстро и «перестроились». Но неужели им можно до конца верить? Они удобны, и прошу извинить, Михаил Сергеевич, но мне кажется, они становятся удобны и Вам.
Чувствую, что нередко появляется желание отмолчаться тогда, когда с чем-то не согласен, так как некоторые начинают «играть» в согласие.
Я неудобен и понимаю это. Понимаю, что непросто решить со мной вопрос. Но лучше сейчас признаться в ошибке. Дальше, при сегодняшней кадровой ситуации, число вопросов, связанных со мной, будет возрастать и мешать Вам в работе. Этого я от души не хотел бы.
Не хотел бы и потому, что, несмотря на Ваши невероятные усилия, стабильность приведет к застою, к той обстановке (скорее, подобной), которая уже была. А это недопустимо. Вот некоторые причины и мотивы, побудившие меня обратиться к Вам с просьбой. Это не слабость и не трусость.
Прошу освободить меня от должности первого секретаря МГК КПСС и обязанностей кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС. Прошу считать это формальным заявлением.
Думаю, у меня не будет необходимости обращаться непосредственно к Пленуму ЦК КПСС».
Через несколько часов это письмо уже было в Пицунде и легло на стол генерального секретаря.
В самом факте жалобы на притеснения со стороны Лигачева не было ничего неожиданного. Удивительна была просьба об отставке. Ельцин впал в отчаяние и действительно готов был уйти? Или на самом деле требовал от Горбачева сделать выбор между ним и Лигачевым? И полагал, что в такой форме обращение обязательно заставит Горбачева действовать?
Получилось совсем не так, как предполагал Ельцин.
Письмо, в котором он жаловался на «недостаточную поддержку, равнодушие к московским делам и холодное отношение» к нему, на «скоординированную травлю», не произвело на Горбачева особого впечатления. Все время от времени жаловались на свою трудную жизнь, Михаил Сергеевич к этому привык. Он решил, что у Ельцина просто сдали нервы.
Получив письмо, Горбачев велел соединить его с московским секретарем и стал его успокаивать. Просьбу об отставке он конечно же всерьез не принял. Свидетелем разговора был Анатолий Черняев, помощник генерального секретаря.
Горбачев уговаривал Ельцина:
— Подожди, Борис, не горячись, разберемся. Дело идет к семидесятилетию Октября. Москва здесь заглавная. Надо хорошо подготовиться и достойно провести. Предстоит сказать и сделать важные вещи в связи с этим юбилеем. Работай, давай как следует проведем это мероприятие. Потом разберемся. Я прошу тебя не поднимать вопроса об отставке…
Положив трубку, Михаил Сергеевич удовлетворенно сказал Черняеву:
— Уломал-таки, договорились, что до праздников он не будет нервничать, гоношиться…
Горбачев не любил выяснять отношения, предпочитал спускать на тормозах, гасить конфликты. Он был большим мастером уговаривать, убеждать и привлекать на свою сторону.
После разговора с генеральным Ельцин несколько успокоился. Ему показалось, что Михаил Сергеевич его фактически поддержал. Он с нетерпением ждал большого разговора, в котором все должно было выясниться: если Горбачев заинтересован в продолжении его работы на благо перестройки, пусть поддержит его публично, защитит от Лигачева.
Михаил Сергеевич в прекрасном настроении вернулся из отпуска в Москву, но беседовать по душам с Ельциным не собирался. Просто не считал это важным. Что касается конфликта между Лигачевым и Ельциным, то генеральный секретарь вовсе не нуждался в единомыслии своих сотрудников. Его подобная ситуация вполне устраивала, как, скажем, и противостояние Лигачева и Александра Николаевича Яковлева.
Борис Николаевич нервничал, настаивал на разговоре. Но оказалось, что даже первому секретарю Московского горкома и кандидату в члены политбюро трудно встретиться с Горбачевым. Он звонил генсеку, просил о встрече, а тот откладывал серьезный разговор на потом.
Видимо, Ельцин не выдержал, считая, что Горбачев вовсе не желает с ним разговаривать. Расценил это как плохой для себя знак, как обычное византийство Горбачева, который настроен против него, но не торопится это сказать. А раз так, значит, терять нечего. Не ждать, пока с тобой расправятся, а нанести удар первым.
Чувства Ельцина понятны — не так часто кандидаты в члены политбюро обращаются с просьбой об отставке, а генеральный словно пропускает это мимо ушей. Горбачев в своем высокомерии, видимо, решил, что Ельцин блажит. Поинтересовался, наверное, у Лигачева: что случилось с Борисом? Тот ответил: как всегда. И Горбачев решил, что все само рассосется. Не рассосалось.
Предстоял пленум ЦК, на котором предполагалось обсудить проект доклада Горбачева по случаю приближающейся 70-й годовщины Октябрьской революции. Ельцин никого не предупредил, что собирается выступать на пленуме. Текст он не писал, выступал экспромтом, хотя речь тщательно продумал.
21 октября 1987 года открылся пленум ЦК, который сыграл колоссальную роль в жизни Ельцина и в конечном счете в судьбе страны, потому что Борис Николаевич принадлежал к тем политикам, которые меняли время.
Борис Николаевич, видимо, до последней минуты ждал какого-то сигнала от Горбачева, какого-то намека, поддержки. Не дождавшись, поднял руку и попросил слова.
После доклада Горбачева председательствующий Лигачев спросил:
— Товарищи, есть ли желающие выступить?
Заранее докладчиков не намечали, поэтому в зале молчали, желающих подняться на трибуну не нашлось. Уже готовились зачитать резолюцию. Лигачев еще раз оглядел зал и сказал:
— Если нет желающих, будем переходить к следующему вопросу.
Как это нередко в жизни бывает, все последующие события в какой-то мере зависели от случая. Горбачев взглянул на первый ряд, где сидели кандидаты в члены политбюро и секретари ЦК, и перебил Лигачева:
— Вот у Ельцина есть вопрос.
Лигачев не хотел отклоняться от заранее определенного распорядка:
