Александр Наумов - Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I
Что сталось съ Владиміромъ Толстымъ во время революціи — не знаю.
Упомяну еще о двоихъ своихъ сверстникахъ — сосѣдяхъ — Михаилѣ Лентовскомъ и Дмитріи Волковѣ, съ которыми приходилось лѣтомъ въ деревнѣ мнѣ — гимназисту сталкиваться. Первый былъ единственный сынъ своей почтенной матери Екатерины Дмитріевны Лентовской, урожденной Ребровской. Отецъ его давно скончался. Имѣніе ихъ было при с. Старая Майна въ 9 верстахъ отъ Головкина. Лентовскій, будучи умнымъ и даровитымъ юношей, обладалъ незаурядными способностями главнымъ образомъ по части всяческихъ механическихъ издѣлій и выдумокъ.
Дмитрій Волковъ былъ тоже моимъ сосѣдомъ по имѣнію, учился въ Казанской гимназіи, гдѣ и окончилъ курсъ, такъ же, какъ и я, съ серебряной медалью. Судьба насъ свела лѣтомъ 1887 года отпраздновать вмѣстѣ наше окончаніе гимназическаго курса въ имѣніи его брата Николая при дер. Рузаново.
14
Въ Головкинѣ я увлекался главнымъ образомъ верховой ѣздой, рыбной ловлей, а съ 16 лѣтъ — ружейной охотой.
Мнѣ было лѣтъ 14, когда впервые отецъ разрѣшилъ мнѣ самостоятельно ѣздить верхомъ. До этого меня лишь сажали на осѣдланную смирную лошадь, которую конюха водили обычно подъ уздцы по расположенному передъ домомъ дворовому кругу. Но вотъ, наступилъ для меня счастливый день, когда отецъ подарилъ мнѣ почтеннаго башкира, крупнаго, костистаго, съ симпатичной головой и, что я особенно любилъ, — розовой мягкой мордочкой, которую я не разъ нѣжно цѣловалъ. Звали этого башкира „Милокъ”, я на самомъ дѣлѣ онъ вполнѣ заслуживалъ свое наименованіе. Крѣпкій, выносливый, непугливый, сообразительный,. Милокъ мой отличался хорошимъ, спокойнымъ нравомъ а послушаніемъ даже своему юному, неопытному новому хозяину.
Много удѣлялъ я времени въ гимназическіе мои годы другому моему любимому спорту — рыбной ловлѣ, условія для которой въ Головкинскомъ имѣніи были исключительно благопріятныя. Не стану я говорить о Волгѣ и Воложкахъ, гдѣ рыболовство находилось въ профессіональныхъ рукахъ и гдѣ рыба ловилась особыми рыбацкими приспособленіями (неводами, крючковыми снастями и пр.). Коснусь лишь ловли на удочку, главнымъ образомъ, по р. Уреню, впадавшей въ Воложку-Княгиньку.
Передъ самымъ домомъ находилась купальня, крытая холстомъ и поставленная на двухъ выдолбленныхъ лодкообразныхъ колодахъ.
Какъ внутри самой купальни, такъ и около нея, рыбная ловля представляла собой интересную и увлекательную забаву: окунь, ершъ, язь, сорожнякъ, плотва, густера, иногда I лини и щурята — все это шло на удочку, временами въ такомъ изобиліи, что не успѣвали бывало закидывать леску; нерѣдко попадались крупные экземпляры для вящаго восторга удильщика.
Ловили мы больше на червяка, находимаго въ перепрѣломъ навозѣ, а также на хлѣбный мякишъ, до котораго особенно жадны были язи и сорожняки. Болѣе серьезная ловля была около мельничнаго „вершника” и въ рѣчкѣ Уренѣ за мельницей, гдѣ на „малявку” (мелкая рыбешка, поддѣваемая сачкомъ) попадались огромные окуни и основательные щурята. Охота эта требовала ранняго вставанія и особо тщательнаго приготовленія рыболовныхъ снастей. Зато, бывало, съ какой гордостью возвращался я домой съ длиннымъ „куканомъ” сплошь насаженнымъ глянцевитыми окунями да еще вперемежку съ палкообразными зубастыми щурятами.
Обычно приходилось больше всего удить въ купальнѣ; или сядешь, бывало, на лодку, отъѣдешь по рѣчкѣ къ противоположному берегу, пристанешь къ кусту и тамъ расположишься на нѣсколько часовъ съ удочкой. Блаженное, юное, беззаботное время! Около купальни всегда находились на привязи нѣсколько нашихъ лодокъ, служившихъ для катанья; всѣ онѣ были хорошо обшиты досками, выкрашены, съ прилаженными сидѣньями и приспособленіями для веселъ. Я же всѣмъ имъ предпочиталъ свою легкую охотничью бударку3, доморощеннаго издѣлія, выдолбленную изъ своего же лугового лѣса, на которой съ ранняго дѣтства я научился грести и ею управлять однимъ лишь кормовымъ весломъ. Въ старшихъ классахъ гимназіи я считался хорошимъ и выносливымъ гребцомъ. Помню, какъ на каникулахъ я цѣлый мѣсяцъ прослужилъ на Волгѣ у одного изъ рыбаковъ въ качествѣ наемнаго „веселыцика”, день и ночь, почти безъ перерыва, сидя на рыбацкой лодкѣ, живя вмѣстѣ съ рыбаками въ шалашахъ и питаясь вмѣстѣ съ ними изъ одного котла ухой да кашицей. Вытренировалъ я себя тогда по части гребли основательно и близко освоился съ рыбацкимъ волжскимъ бытомъ и ремесломъ.
Плавать научили меня братья „по-военному” быстро. Однажды взяли они меня, маленькаго еще мальчишку, съ собой въ лодку, отъѣхали на середину рѣчки Уреня и сбросили меня въ воду. Инстинктивно забарабанилъ я по водѣ рученками и ногами... Продержался немного на поверхности, а тамъ сталъ тяжелѣть и потянуло меня ко дну... Братья тотчасъ же меня выхватили, подвели къ купальнѣ, спустили въ нее и сказали: „Ну, теперь ты плавать научился”; и они были правы — я быстро освоился съ малыхъ лѣтъ съ этимъ новымъ для меня спортомъ, а впослѣдствіи такъ полюбилъ его, что позналъ въ совершенствѣ, умѣя плавать на всѣ лады.
Любя съ дѣтства природу, просторъ и вольныя прогулки, съ годами я стремился уходить за предѣлы своего обширнаго двора и красиваго сада. Въ концѣ послѣдняго находился плетень, отгораживавшій садъ отъ т. н. „ближняго” выгона — большого пустыря, гдѣ на зиму свозились сѣно и дрова, а ранѣе, въ дѣдовскія времена, были кирпичные сараи. На этомъ выгонѣ, среди всяческой заросли и глубокихъ ямъ, заросшихъ бузиной, крапивой и репейными кустами, я любилъ воображать себя охотникомъ и играть въ Майнъ-Ридовскаго героя, отдаваясь по тому времени со всей дѣтской рѣзвостью охотѣ лишь на бабочекъ.
За ближнимъ выгономъ черезъ улицу слѣдовалъ другой, еще большій выгонъ т. н. „дальній”, при входѣ въ который расположенъ былъ „житный” дворъ, гдѣ хранились запасы сѣмянъ, разныхъ крупъ и мучныхъ продуктовъ. Все это оберегалось жившимъ при этомъ дворѣ ключникомъ — лицомъ, пользовавшимся особымъ хозяйскимъ довѣріемъ. Таковымъ въ описываемое время былъ благообразный и всѣми уважаемый старикъ съ большой сѣдою бородой Аѳанасій, любившій меня и позволявшій мнѣ ходить по амбарамъ съ его огромной связкой ключей, отпирать и засматривать въ закрома. Любилъ я особенно горохъ и пшено; захватывалъ, бывало, рученками сколько могъ этого добра и бѣжалъ потомъ къ птичьему двору, расположенному невдалекѣ отъ амбаровъ, гдѣ разбрасывалъ зерно и любовался возникавшему оживленію среди пернатаго царства. Забавно казалось, какъ куры, индѣйки, утки и гуси, всѣ съ гамомъ и шумомъ, смѣшавшись вперемежку, другъ у друга изъ-подъ клюва спѣшили перехватить вкусный мой гостинецъ.
