Игорь Шелест - С крыла на крыло
- Так где остановился мотор?
Мужество меня покинуло, и я согрешил.
- Уже на планировании, - сказал я, - при заходе на посадку, Иван Фролович.
Козлов долго и резко меня отчитывал, и я чувствовал себя снова учеником.
Да, я знал, что виноват: увлекся, допустил, вернее, чуть не допустил непоправимую ошибку. Не будь этого "чуть", случись это не над аэродромом, а над городом, лесом... Что было бы тогда?
Нет нужды говорить, что на этом наши полеты по уплотненному графику закончились. И Сагинову этот случай надолго запомнился.
Впоследствии в испытательной работе у меня еще случались вынужденные посадки с остановившимся двигателем, но то другое дело.
А вот посадки без горючего никогда больше не было. Такую ошибку по неопытности я допустил одну. И сейчас воспоминание о ней приводит меня в смущение. К счастью, все окончилось благополучно. Здесь помогла мне случайность, везение и - пожалуй, еще больше - опыт полетов на планерах.
Воздушная подушкаК лету сорокового года планер "Рот Фронт-7" с автоматикой Фищука был, наконец, готов к полетам.
Как только спускаются сумерки, мы выводим свою технику на старт. Давно засветились огни в окнах, горят фонари вдоль взлетной полосы, но мы все еще медлим - ждем "ночки потемней".
Наконец с границы аэродрома бежит в небо вертикальный луч прожектора. Иногда он упирается в кромку облаков, образуя на них яркое белое пятно, но чаще светлый столб уходит в бесконечность и пропадает на фоне ярких звезд и белизны Млечного Пути.
- Ну, пора! - говорит изобретатель, помогая мне усаживаться в кабине планера.
Самолет-буксировщик подрулил еще засветло и теперь стоит темным, еле заметным силуэтом. Вот зажглись бортовые огни: зеленый справа, красный слева, на хвосте белый. Значит, пилот уже в кабине.
"Сцепщик" мигает из кабины фонарем, показывая мне готовность. Сигналю ему в ответ и ощущаю плавное движение планера по траве. Наш воздушный поезд уходит в темноту ночи.
Зрелище почти фантастической красоты можно наблюдать в ночном полете. Впереди мчится чуть освещенная синими мерцающими огоньками выхлопных газов черная птица. Она увлекает меня за собой. Троса, связывающего нас с самолетом, я не вижу. Держу свой планер так, чтобы он шел чуть выше самолета, иду почти ему в хвост, и планер не ощущает никаких рывков. Полет проходит плавно, спокойно.
Ночью почти всегда в воздухе спокойней, чем днем. Отдыхает стихия после дневной суматохи.
Постепенно высота увеличивается. Мы делаем большой круг над аэродромом. И хотя невозможно, идя на буксире, отвлечься от управления даже на секунду, чтобы не допустить рывка, все же успеваю рассмотреть освещенную Москву. Красавица столица сверкает миллиардами электрических огней; над ней ореолом дымка ночного неба.
Разворачиваемся на испытательный маршрут, и Москва остается позади. Вскоре замигали огни на самолете: требуют моей отцепки.
Я жму на рычаг и чувствую, как планер получает свободу. На фосфоресцирующей шкале высотомера стрелка показывает 1500 метров. Иду вперед, на прожекторы. Придерживаю слегка управление - слышу биение пульса автоматики, я включил "адскую" машину и теперь жду.
Острый луч прожектора прорезает небо, настороженно смотрю на него: это ключ к тайне Фищука; в нем сила, которая должна заменить глаза, руки человека. Посмотрим!
Попадаю в первый сноп луча и вдруг ощущаю резкое стремление машины клюнуть вниз. Придержав ручку управления, выключаю автоматику и захожу еще раз.
На втором заходе все повторяется, но, войдя в крутое планирование, машина быстро проскочила луч и потеряла "инициативу". Поймав луч, телеуправление дало начальный импульс рулям, но поздно: луч оказался позади.
Планер, набрав скорость, стал выравниваться.
С этого полета начались бесконечные искания и мытарства в доводке аппаратуры, к которой я так и не был допущен. Фищук требовал от меня главным образом отчеты с подробным описанием всех замеченных явлений в полетах. Так он представлял себе творческое участие летчика в работе.
- Ну как? Видно, сработались с изобретателем? Вид у тебя бодрый, - сказал Иван Фролович, когда я вошел к нему в кабинет.
- Как совы: работаем по ночам, а днем спим. Фищуку куда ни шло, он привык.
- Новые результаты есть?
- Пока все на одном месте. Клюет и теряет... Пробуем по наклонному лучу - так получше.
- Как он?
- Нервничает, еще больше дергаются веки. Я ему как-то высказал мнение относительно обратной связи. Долго молчал, но согласился...
- Ну ладно. Хочу тебя направить еще к одному изобретателю.
- Вместо Фищука?
- Нет, по совместительству. - Козлов исподлобья посмотрел на меня и улыбнулся. Я молча ждал. - Ты слышал что-нибудь о воздушной подушке?
- Немного. Мой приятель спортсмен Павлов испытывал в тридцать пятом катер профессора Левкова, кажется, на Ладоге. Очень интересная конструкция: чаша, перевернутая вверх дном. Если в нее нагнетать воздух, то он будет стремиться приподнять чашу, вырываясь из-под краев, - изложил я то, что слышал от Павлова.
- Так. Вот и этот конструктор сделал нечто подобное, только для самолета. - Взглянув на часы, Козлов добавил: - С минуту на минуту он должен быть здесь. Подожди.
За моей спиной скрипнула дверь, и кто-то спросил:
- Разрешите?
- Входите, как раз ждем вас, - ответил Иван Фролович.
Вошел худощавый молодой человек, черноволосый. Очки в толстой оправе придавали ему ученый вид. Он приветливо поздоровался с Козловым.
- Знакомьтесь, ваш летчик, - сказал Фролыч.
- Надирадзе, инженер.
Пожимая ему руку, я обратил внимание на его лицо, оно было так тщательно выбрито, что на коже проступала синева. Скромный опрятный костюм, ослепительный воротничок, модный галстук.
"Это совсем другой человек", - подумал я.
Через несколько дней произошло более близкое знакомство с изобретателем и его машиной в мастерских одной из лабораторий ЦАГИ. Мы пришли туда вместе с ведущим инженером А. С. Качановым, моим новым шефом по испытанию конструкции, созданной А. Д. Надирадзе.
Войдя в цех, мы увидели впереди легкий двухместный спортивный моноплан; он был несколько выше обыкновенных самолетов.
- Возвышается, словно на пьедестале, - заметил Качанов.
"Пьедесталом" была большая овальная металлическая платформа, опиравшаяся на надувную лодку, как бы перевернутую вверх дном; это сооружение заменяло самолету шасси.
Слушая пояснения изобретателя, мы с большим интересом рассматривали эту оригинальную конструкцию.
