Николай Ильюхов - Партизанское движение в Приморьи. 1918—1922 гг.
В методе партизанской войны одно из главных мест занимает разрушение системы коммуникации войск противника: взрыв железнодорожных мостов, водокачек, полотна дороги, телеграфных проводов и столбов, телефонной связи и т. д. Для осуществления всего этого требовалась масса взрывчатых веществ — динамита и пироксилина. Из города такой материал доставить было почти невозможно, да там его и не было. В Сучанском районе больше, чем где бы то ни было, практиковалось разрушение всех указанных сооружений, и этим мы обязаны исключительно пролетариату Сучанских, Зыбунных и Угловских каменноугольных копей. Шахтеры сыграли в этом отношении решающую роль. Всякий раз как нами закладывался фугас, чтобы поднять на воздух колчаковский эшелон или железнодорожный мост, и тратились на это последние запасы взрывчатых веществ, мы питали уверенность, что завтра вновь можем повторить такую операцию, потому что шахтеры уже приготовили 2—3 пуда динамита и спешат отправить его в наше распоряжение. Каждый забойщик, пренебрегая своей выработкой, откладывал сколько мог динамита, затем передавал в условное место, где по фунту, по два со всех шахт собирался внушительных размеров подарок партизанам. Наиболее энергичными и смелыми организаторами снабжения партизан взрывчатыми материалами были рабочий Гусев, старик Сергеев и Кореннов. Они были связаны с широкими массами шахтеров, пользовались их доверием и под носом у белых и интервенционных гарнизонов с такой поразительной ловкостью руководили делом, что ни разу за все время не имели ни одного провала, следствием которого были бы арест или перебой в работе. Разумеется, что тут решающую роль играли сами шахтеры, которые почти поголовно поддерживали партизан и искали случая помочь им. Нужно было не мало усилий со стороны Ревштаба, чтобы доказать этим пролетариям невозможность всем им пойти в отряды, к чему они горячо стремились. Поэтому, работая в шахте, они старались усиленной помощью компенсировать свою неудовлетворенность тем, что сами они не находятся с оружием в руках в рядах бойцов революции. Приморские шахтеры, особенно сучанцы, являлись неисчерпаемым источником физических и моральных сил для партизанского движения. Они сыграли в нем почетную роль передового авангарда, были опорой в тяжелые дни поражений, уныния и разброда, мощным ядром боевых победных наступлений, партизанских налетов на стаи контр-революции. Первые страницы истории партизанства должны заслуженно принадлежать этим товарищам, с энтузиазмом менявшим шахтерскую кирку на партизанскую винтовку и бомбу.
Конский состав для партизанских отрядов мы получали двумя путями: от крестьян и от своего противника. Как только восстание стало расширяться, крестьяне Казанки, Фроловки и других селений на общих собраниях вынесли постановление закупить из общественных сумм верховых лошадей для партизан в количестве 10—20 голов от каждой деревни. Этому примеру последовали другие села, и в отрядах начали создаваться конные разведывательные команды. Революционный штаб с своей стороны потребовал, чтобы кулацкие хозяйства, богатые лошадьми годными в строю, выделили лошадей для отрядов, причем стоимость этих поставок должна покрыться налогом, который был установлен на зажиточные слои деревни. Таким образом революционное крестьянство, будучи кровно заинтересовано в победе партизан, служило и в этом случае резервом для материальных сил революции, в то время как кулаки принудительным путем были обращены на службу партизанским отрядам и, подчиняясь нашей силе, должны были — пока что — отказаться от активного сопротивления. С другой стороны, первые же бои с колчаковцами оказали нам значительную помощь в формировании конницы. После гордеевского боя было захвачено несколько лошадей с прекрасными английскими седлами, а когда размеры боевых операций расширились, добыча стала все возрастать. В результате всех этих мер мы достигли того, что каждый отряд приобрел себе конницу и сколотил разведывательные команды в 20—50 сабель, т. е. примерно 15—20 % состава пехоты на боевую единицу (каждый отряд насчитывал около 150—300 штыков).
Одним словом, партизанское «интендантство», «склады вооружения», «конский запас» и проч., точно так же как и живая физическая сила и революционный порыв, черпались из недр рабоче-крестьянских масс. Трудящиеся добровольно шли на страдания и смерть за свою революционную власть, за власть советов. Кто же из них мог рассуждать о том, чтобы избежать тяжести, которая падала на его хозяйство в результате этой невиданной в истории классовой схватки! Красный Сучан обратился в вооруженный лагерь, в крепость, осажденную со всех сторон беспощадным врагом. Падет «крепость», погибнет партизанский лагерь — будет сметено все: люди, имущество, скот. Так рассуждал рабочий, иначе не мог думать и крестьянин. Естественно поэтому, что каждая деревня, каждая изба являлись опорными пунктами, казармой и интендантством революционных партизан. Каждый крестьянин, крестьянка, даже детвора механически входили в дислокацию наших войск и, в зависимости от возраста и пола, все выполняли свою определенную военную функцию. В этом смысле невозможно было провести границы между партизанами и «мирными» жителями: различие между ними заключалось только в том, что одни были с винтовками, а другие без них, одни являлись передовыми цепями «фронта», другие — тылом, не менее самих партизан опасным для врага и полезным для революции.
В тот момент, когда партизанское движение стало более организованным и централизованным, мы должны были сделать систему своего снабжения более независимой от «крестьянской кухни» и начали строить свое отрядное хозяйство. Такой поворот, помимо того, что он был обусловлен изменившимся характером военных операций, находил свое оправдание и в том, что к этому времени мы «разбогатели», получили более или менее постоянные источники своего снабжения (доходы от лесорубок, захваченных заводов, помощь из Владивостока и пр.). Размах наших операций значительно расширился, хотя и силы противника увеличились. Теперь против нас активно выступали уже и интервенты: нужно было подумать и о том, чтобы на крайний исход создать убежище. Убежищами в данном случае являлись партизанские «базы», разбросанные в разных местах по таким сопкам, куда колчаковцы, а тем более японцы, не могли проникнуть, не будучи достаточно знакомы с местностью и таежными тропами, пронизывающими трудно проходимый лес и крутые каменистые сопки. Типичное строение этих баз заключалось в следующем. В удобном во всех отношениях пункте, чаще всего верстах в 10—25 от населенного пункта, на склоне сопки строились бараки на 200—300 человек, туда завозились вьючным путем, на лошадях, а часто и на своем горбе, продовольствие на 10—20 дней и фураж для лошадей, и в это убежище в случае вынужденной необходимости (когда, как шутили партизаны, становилось «тошно» от напора белобандитов) укрывался партизанский отряд целиком, оставляя генералов в горьком раздумьи о том, куда могли деваться партизаны. При базе нередко устраивались госпиталь, баня, хлебопекарня и всегда кухня и склады для продовольствия; база же являлась и партизанским «домом отдыха»: товарищи, наиболее переутомившиеся после тяжелых переходов, изнервничавшиеся от боевой жизни, отправлялись в убежище на неделю-две и здесь могли спокойно отлежаться и подкормиться. Базы сыграли значительную роль в партизанской жизни, отличавшейся своей специфичностью.
