Сергей Семанов - Дорогой Леонид Ильич
О его тогдашних семейных делах рассказала вдова:
«На этот раз мне хлопот прибавилось, потому что семье пришлось разделиться, а мне обустраивать два дома. Дело в том, что осенью Юра окончил школу и поступил в металлургический институт — ему надо было оставаться в Днепропетровске. Устроила я его на жительство у двоюродной сестры Риты. Мы свою квартиру сдали. А Рита училась в медицинском институте, вот с ней и остался Юра. Я из Кишинева вскоре вернулась посмотреть, как они живут. И, конечно, очень расстроилась. Рита сама студентка, ей домашними делами заниматься нет времени, да и не умеет она готовить, девушка в этом неопытная. Вот и пришлось мне из Кишинева приезжать в Днепропетровск регулярно. Приеду, наведу порядок, наготовлю им на неделю — и назад, в Кишинев.
В Молдавии мы поселились в небольшом отдельном доме. Кроме Гали с нами приехала племянница Лepa. Они с Галей в одной комнате разместились».
Однако Брежневу впервые за свою партийную карьеру пришлось столкнуться вплотную с вопросами сугубо идеологическими, да еще какими! Здесь необходимо сделать небольшое отступление.
…В ноябре 1948 года было арестовано несколько столичных деятелей из «Антифашистского еврейского комитета», не без оснований заподозренных в связях с зарубежными сионистами. А 28 января следующего года в «Правде» была опубликована нашумевшая статья «Об одной антипатриотической группе театральных критиков», где предъявлялись идеологические обвинения ряду еврейских литераторов, тоже сплошь московских. Статья была без подписи, то есть «редакционная», что означало: газета выступает прямо от имени партийного руководства.
Вряд ли провинциальный партработник Брежнев, занятый сугубо хозяйственными вопросами, тогда понимал всю подоплеку дела. В театры он по своей воле никогда в жизни не заглядывал, исключая, разумеется, парадные выходы с разного рода зарубежными деятелями. О «театральной критике» понятия не имел, а сущность слова «космополит» ему, должно быть, долго растолковывали. Но как опытный политик-практик он без труда сообразил, что дело идет о некотором ограничении влияния еврейских кадров в идеологии, что видели тогда, разумеется, многие. В маленькой республике Молдавия никаких «антипатриотических критиков» не водилось, но… В ту пору в республике евреи составляли около четырех процентов населения, причем более половины их говорили на еврейском жаргоне идиш. Доля еврейского населения была тут выше, чем в любой иной республике.
Первому секретарю Брежневу было о чем задуматься, хотя глубины вопроса он безусловно не понимал (не понял и никогда не хотел понимать). Суть тут, кратко говоря, в том, как это теперь описано в многочисленных и серьезных работах, что после Октября у власти в стране оказалось непомерно большое количество евреев. Более того, они проводили определенную политику вражды к корневой русской культуре, историческим ценностям, Православию и традициям.
Сталин быстро понял, что создавать великую державу с такими руководящими кадрами невозможно, да еще накануне неминуемой войны. В конце тридцатых годов эта русофобская верхушка была срезана в партийных и правоохранительных органах, однако в культуре положение осталось примерно таким же, как и ранее. И почти то же самое в науке, а также в учебных заведениях, особенно гуманитарных.
Война прервала очистительные преобразования в кадрах. А после победы начали происходить любопытные процессы. Далее все факты будут приведены из новейшей научной книги профессора Г. Костырченко «Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм». Работа выполнялась по заказу «Библиотеки Российского еврейского конгресса», так что самого автора заподозрить в пресловутом «антисемитизме» совершенно невозможно. Однако ученый объективно привел данные, почерпнутые им из архивов, и предал их гласности впервые за нашу историю. Оценки его опустим, а факты приведем.
Война для нашего народа началась уже в 1939 году — Халхин-Гол, Польша, Финляндия. Начались первые серьезные потери и первые мобилизации. На этом фоне следует присмотреться к данным о выпускниках физического факультета МГУ, крупнейшего в этой области. В 1938 году его закончили (в процентах) 54 русских и 46 евреев, в 1939-м — 50 и 50, в 1940-м — 42 и 58, в 1941-м — 26 и 74, а в 1942 году соотношение оказалось уже совершенно невероятным — 2 и 98. Это неопровержимые факты, и ясно, о чем они свидетельствуют.
С 1948 года национальным соотношением в сфере идеологии начали интересоваться, и картина открылась прелюбопытнейшая. Оказалось, например, что среди 823 работников ТАСС — важнейшего информационного источника той поры! — евреи составляли 73 человека, то есть более 22 процентов. В высшем образовании страны на кафедрах истории, философии, экономики и других общественных наук русские составляли 50 процентов всех научных работников, евреи — 20, все прочие — 30. В Московском юридическом институте, тоже крупнейшем в данной важной области, в августе 1949 года среди преподавателей оказалось 74 русских, 56 евреев и 12 всех прочих национальностей. Неудивительно, что в том же институте четверть студентов составляли тогда евреи.
Примеры такого рода можно приводить бесконечно. Отсюда надо сделать только два вывода: либо евреи обладают совершенно выдающимися способностями в областях гуманитарной деятельности, либо среди всех советских народов они пользовались до той поры несомненными преимуществами. Последнее обстоятельство очевидно, сколь бы ни пытались тут вопить сионистские агитаторы (тогда и сейчас).
В конце сороковых — начале пятидесятых годов дела тут были изменены — по обычаям тех лет сурово, но время было такое: страна, поднимавшаяся из руин, противостоящая американскому атомному монополисту, должна была опираться на патриотически настроенные, истинно народные кадры, не обремененные возможным двойным гражданством.
Секретарь ЦК Компартии Молдавии Брежнев, как и другие руководители его уровня, были безусловно в той или иной форме осведомлены о результатах проверок по кадровым вопросам в центральных и некоторых местных учреждениях. Картина несомненно преувеличенной доли евреев в кадрах идейно-культурных учреждений предстала перед ними впечатляющей и убедительной. И не могла не произвести соответствующего впечатления. То же можно предположить и о реакции Никиты Хрущева. Прямых данных нет, но есть вполне убедительные косвенные.
Уже в самом начале пятидесятых годов для советских граждан еврейского происхождения были введены определенные препятствия при поступлении на работу или учебу. Делалось это сугубо негласно, полвека прошло, в последние годы историки весь архив Политбюро перелопатили, а ни одной постановляющей бумажки по этому пикантному вопросу не обнаружили. Значит, и не было их. Тем не менее на протяжении четырех десятилетий прием евреев на руководящие должности в партгосаппарат, Вооруженные Силы, органы госбезопасности был строго ограничен. Имена вроде крупного хозяйственника Дымшица или генерал-полковника Драгунского встречались в высших сферах относительно редко. А с другой стороны, снизу, еврейскую молодежь ограничивали в приеме в институты, связанные с оборонной промышленностью, а также на ряд гуманитарных факультетов.
