Саймон Моррисон - Лина и Сергей Прокофьевы. История любви
Шов нестерпимо чесался, и во сне Лина царапала ногтями живот и бок и выглядела, будто жертва «батальона блох». Как только сняли швы, она сообщила, что шрам «длиной два с половиной дюйма», не болит, но смотреть на него неприятно»[110]. Сергей не навещал ее, но Лина настояла, чтобы он написал ее матери в Нью-Йорк и сообщил об успехе операции – пусть хотя бы со стороны их отношения кажутся благополучными. Лина строго напомнила, что мать зовут Ольга Владиславовна, а ее саму следует называть Линетт, а не Пташка. Сергей точно выполнил указания и отправил письмо 29 марта.
Через неделю Лина начала, прихрамывая, ходить по комнате и дышала свежим воздухом на балконе, опираясь на мисс Спенсер, а вскоре отважилась выйти в сад. 28 марта Буше объяснил Лине, что она больше не нуждается в лечении, и подтвердил, что летом она сможет плавать. Два дня Лина жила в парижском доме Янакопулос и Сталя, дожидаясь Сергея, который должен был приехать в Париж и отвезти ее в Сен-Бревен-ле-Пен. Он появился 30 марта, переполненный новостями о все еще не законченном балете и предстоящем исполнении его написанной в 1915 году диссонирующей «Скифской сюиты», произведении для большого оркестра, использующего сюжет из скифской мифологии. Казалось, в этот раз Сергея должен заметить сам Дягилев, арбитр художественного вкуса. Из Парижа они поехали в снятый Сергеем на лето дом. Лина пока еще чувствовала себя неважно, но через некоторое время снова начала заниматься пением. Когда они подъехали к дому, окруженному кипарисами, она потребовала, чтобы Сергей сказал экономке и соседям, что они женаты.
Вскоре Сергей вернулся в Париж, а оттуда поехал в Монте-Карло на премьеру «Шута». В день 30-летия Прокофьева, 23 апреля, Лина написала ему, что нежно целует, обнимает и желает «обрести чувства, которые у тебя, возможно, отсутствуют»[111]. Сергей в ответ ручался, что не только доведет постановку балета до ума (трудная задача, учитывая массу ошибок в оркестровых партиях, допущенных переписчиком), но и попытается закончить оперу «Огненный ангел» и новый цикл песен. Стихи к ним написал поэт-символист Константин Бальмонт. Песни больше подходили для Лининого, а не для Нининого голоса. Кошиц, как с удовлетворением отметила Лина, уронила себя во мнении Сергея по нескольким причинам, не в последнюю очередь из-за того, что в Нью-Йорке снова наладила контакт с Рахманиновым.
Сергей сопротивлялся парижским соблазнам, поселившись не на Монмартре или Монпарнасе, а в тихом 7-м округе, рядом с Домом инвалидов. По вечерам избегал водевилей и шоу с полуобнаженными девушками, предпочитая бридж и шахматы. Он нарушал правила только в музыке и, несмотря на бесконечные поездки, жил по заведенному порядку. Для Сергея Париж был местом работы, а не развлечений, и ему не нравилось то, что создавали французские музыканты. Он настоял на том, чтобы провести лето в доме на берегу Бискайского залива, где Лина ухаживала за больной матерью Сергея. Сама она любила столицу Франции, но ради него была готова на жертвы.
29 апреля Лине удалось вырваться из Сен-Бревен-ле-Пена в Париж, оставив Марию Прокофьеву заниматься рукоделием в компании экономки. Лина ехала на премьеру «Скифской сюиты», исполнение которой было назначено на 30 апреля. Судя по аплодисментам, произведение имело успех, хотя похвалы Стравинского показались Лине снисходительными. Впрочем, в Париже Стравинский был для Сергея тем же, что и Рахманинов в Нью-Йорке, – соперником.
1 мая Лина и Сергей вернулись в Сен-Бревен-ле-Пен, но через неделю Сергея вызвали в Париж, на этот раз в связи с постановкой «Шута». Это был решающий момент в его карьере, шанс наконец создать театральную сенсацию вроде тех, которыми славился «Русский балет», и он хотел, чтобы Лина и его мать были рядом. Установилась хорошая погода, и они даже пожалели, что приходится уезжать с побережья. В Париже Мария вернулась в клинику, где ей делали операцию по удалению катаракты, а Сергей и Лина сняли два отдельных номера в скромном отеле, расположенном через улицу от театра Gaote Lyrique, где должна была состояться премьера балета. Дягилеву не удалось договориться о более престижном зале, что свидетельствовало о снижении его влияния на парижский театральный мир. Сергей был занят на репетициях, так что решение спать отдельно от Лины, в своем номере, в данном случае было простительным.
Судя по последним репетициям, «Шут» должен был пройти без больших сложностей. Хотя ошеломляющая, неистовая музыка «Шута» не достигла скандального успеха балета Стравинского «Весна священная», премьера которого состоялась в 1913 году, балет Сергея произвел достаточное впечатление, чтобы богатая консервативная публика укрепилась в своем мнение относительно Прокофьева как истинного модерниста. Дягилев был доволен: Прокофьев оправдал ожидания.
Неловко кланяясь, композитор наслаждался сдержанными аплодисментами. После окончания спектакля успех отправились праздновать на Монмартр. По русскому обычаю один за другим следовали тосты, и Сергей позволил себе выпивать наравне с другими. За столом, уставленным тарелками с едой, под японскими бумажными украшениями в форме животных сидели «волнующе декольтированные кокотки»[112]. Лина гордо сидела рядом; мать Сергея не пошла с ними. Хотя Сергею всегда было трудно расслабиться, в этот раз он упивался триумфом. Однако Лина выпила слишком много, и Сергею пришлось везти ее в отель.
На следующий день он опять окунулся в работу, и ошибки оркестра причиняли Сергею не меньше страданий, чем похмелье. После двух представлений в Париже балет отправился в Лондон с другим дирижером. Сергей был так измучен, что отказался ради репетиций пересекать Ла-Манш с дягилевскими танцорами и музыкантами. Вместо этого он вместе с матерью поехал на поезде в Сен-Бревен-ле-Пен, стремясь поскорее очутиться в спокойной рабочей обстановке.
Это было 26 мая. А на следующий день приехала Лина. Она осталась в Париже, чтобы встретиться с новым педагогом, выдающейся французской певицей-сопрано Эммой Кальве. Приближалась к концу блестящая карьера певицы, наибольший успех которой принесла партия Кармен в опере Жоржа Бизе. В последний раз Кальве выступала в Парижской опере в 1919 году. Прощальное турне по Британским островам и Соединенным Штатам было еще впереди. Кальве бывала раздражительной, но любила брать под крыло молодых певцов и в межсезонье давала им уроки.
В середине лета Кальве согласилась заниматься с Линой в собственной резиденции на юге Франции. Мисс Спенсер и миссис Гарвин были в восторге от выпавшей Лине возможности добиться успеха и обещали приехать, чтобы повидаться с ней. Но для Лины этот уникальный шанс означал очередную разлуку с Сергеем, который делал вид, что недоволен, но на самом деле поддерживал ее затею. В дневнике Сергей подчеркивал, что был бы рад, если бы Лина сдала карьеру и была независима. Но у нее самой поубавилось амбиций после фиаско в кабаре Балиева, к тому же Лину пугала конкуренция. Она рыдала, упаковывая вещи, а мать Сергея дулась. Он же уверял обеих, что время пролетит незаметно. Лина планировала уехать на три недели, но задержалась на шесть.
