Глеб Скороходов - Мои королевы: Раневская, Зелёная, Пельтцер
Фрекен Бок говорит голосом Раневской в мультфильме «Карлсон вернулся». 1970 г.
Помню, с каким восторгом я изображала странниц, которых видела на кухне у нашей стряпухи. Туда нам, детям, ходить запрещалось, но я обожала сидеть за столом вместе со старухами, идущими в Афон на богомолье, слушать их рассказы и есть пирожки с картофелем, печенные в подсолнечном масле, – до сих пор помню их запах!
А потом, повязав темный платочек, я ходила, сгорбившись, по комнатам и просила всех родных спросить меня, куда я иду, – все для того, чтобы произнести единственную фразу моей первой роли:
– В Афон иду, матушка, в Афон – на богомолье!
Помню, меня хвалили и относились к моим странницам всерьез. Зато другая моя роль не вызвала у родных никакого энтузиазма.
Недалеко от нашего дома была закусочная – монополька, как ее называли, – там торговали водкой в розлив и на вынос – водочная торговля всегда была монополией государства. Я любила устроиться где-нибудь в стороне и наблюдать за посетителями монопольки. Я запоминала их фразы, интонации, манеры, их песни и однажды, к ужасу родных, разлеглась под столом в гостиной и, выругавшись трехэтажным матом, который я, конечно, безбожно исказила, ибо не понимала его смысла, стала распевать песню, слышанную у монопольки. До конца допеть ее мне не удалось: мама, как человек решительный, надавала мне по губам, отец, помню, только долго говорил со мной.
Позже, опять же отец, которого я обожала, заметив восторг, охвативший меня на представлении бродячего кукольника, привез мне Петрушку, с которым я фантазировала спектакли, – это тоже была одна из моих первых ролей.
Роли окружали меня со всех сторон. Училась я отвратительно. Математику считала ненужной и бесполезной. Все эти купцы, купившие десять аршин сукна подешевле и продававшие затем почти каждый аршин подороже, вызывали у меня тоску и ненависть. Но когда я увидела, как работает наш управляющий, как он, надев очки, вписывает что-то в гроссбух и отстукивает на счетах, задачник вдруг ожил для меня. Раздобыв очки, я превращалась в управляющего, в купца, приказчика – я отсчитывала на счетах метраж купленного сукна, бормоча под нос, определяла расход и приход. Это было безумно интересно, потому что это была уже не я, и я понимала, что моего героя не могут не волновать все эти сукна, аршины, рубли и копейки…
В роли Прасковьи Алексеевны в спектакле «Мракобесы». 1951 г.
В день рождения Ф. Г., 27 августа, из какого-то маленького литовского поселка я послал ей поздравительную телеграмму. В Москве меня уже ждала открытка, помеченная 27/VIII:
«Милый Глебун, меня так тронула Ваша добрая и торжественная телеграмма, что мне захотелось тут же Вас благодарить. Не нашла нормальной открытки, пишу на кретинах. (На открытке изображены двое латышей в национальных костюмах, танцующих что-то фольклорное, с улыбками идиотов.)
Ах, Глеб! Какой грустный день. Сегодня надо мной усердно упражнялся «трудящий» на баяне. Подбирал вальс «На сопках Маньчжурии».
Я надеюсь увидать Вас раньше, чем прибудут кретины. Рада буду увидеться, очень по Вас соскучилась. Привет Вашему семейству. Обнимаю. Ваша Ф. Р.».
Листки из дневника
Дома я перечитал дневниковые записи Ф. Г., которые могли бы быть книгой, но, очевидно, никогда не будут ею.
* * *«Свадьба» – Голгофа Раневской. И сколько бы я ни рассказывала о том, как проходят съемки, если бы даже вздумала записывать в деталях, мельчайших подробностях «творческий процесс» создания этого фильма, мне не удалось бы сказать и тысячной доли правды – так это непостижимо и неописуемо. И моя боязнь оттого, что в других условиях сыграла бы неплохо и даже хорошо.
25 мая 1944 г.
Всю жизнь я страшно боюсь глупых. Особенно баб. Никогда не знаешь, как с ними разговаривать, не скатываясь на их уровень…
* * *«Старость отвратительна своей банальностью. Старухи часто глупы и ехидны. Не дай мне Бог дожить до подлой старости, которая окончательно теряет юмор.
Июнь, 15, 1944 г.
* * *«Из ночи в ночь не сплю. Есть от чего сойти с ума».
* * *«Помню пышные похороны богатых сограждан, когда днем горели газовые фонари катафалка. И помню ужас, охвативший меня при виде разукрашенных покойников…»
* * *«Художник без самоотдачи для меня – нуль. Да это и не художник, а так – продажная блядь на зарплате».
Июль, 1968 г.
Такой разный Пушкин
– Вы так долго не появлялись, и я изменила вам! – с горестной улыбкой сообщила Ф. Г. – За деньги. Не за три рубля, но все же за мизерную сумму. Снимали меня для телевидения, дома. Интервью.
Первый вопрос:
– Вы любите современную литературу?
– Обожаю. Без нее не могу прожить ни дня ни ночи.
Москва 70-х годов XX века
– Можете сказать, кто ваш любимый современный поэт? – допытывается интервьюерша.
– Пушкин, – говорю я тихо: о любви же нельзя кричать.
– Кто? Кто?
– Александр Сергеевич Пушкин, – повторяю. – Могу признаться – сплю с Пушкиным. Читаю его ежедневно допоздна. Приму снотворное и снова читаю. Мне даже приснилось недавно: он входит в мою квартиру, я кидаюсь к нему в экстазе: «Александр Сергеевич, дорогой, это вы?» А он: «Как ты мне надоела, старая дура!»
Уверена, это вырежут и в эфир не дадут. Да что вообще можно в вашем эфире! Дистиллированный Пушкин?
Когда интервьюерша стала выяснять, какой пушкинский стих у меня самый любимый, я расхулиганилась и хотела сказать «Эпиграмма на князя Дундука»!
Вы наверняка не знаете, кто это. Был такой красавец писаный. Стати отменные. Фигура – треугольная. Черные брови, бакенбарды и розовые щечки – кровь с молоком. К мужикам лип – направо, налево. Пушкин написал о нем:
В Академии Наук
Заседает князь Дундук.
Говорят, не подобает
Дундуку такая честь.
Почему ж он заседает?
Потому, что жопа есть.
Ну, это ведь вырезали бы сразу: жопа у нас всегда под запретом!
Пушкина, которого я люблю, поэта разного – и доброго, и рассерженного, и саркастичного, и страдающего, и хулиганистого, одним словом Пушкина-человека на вашем телевидении не признают.
А.С. Пушкин был непререкаемым авторитетом для Фаины Раневской. Портрет работы Ореста Кипренского
А во сне я вижу Александра Сергеевича все чаще. Когда это случилось в первый раз, я, как только проснулась, позвонила Анне Андреевне:
– Видела во сне Пушкина. Она тут же:
– Еду!
И примчалась ко мне ни свет ни заря.
В обществе
