Иван Степаненко - Пламенное небо
Чувствую, как меня охватывает предбоевое напряжение: происходит наивысшая мобилизация всех моральных и физических сил. Заостряется до предела внимание, каждый мускул вибрирует от излишка энергии.
Все идет нормально, и вдруг… Двигатель моего самолета зачихал и затих. Пытаюсь завести его, увеличить скорость, выровнять направление, но напрасно. Докладываю командиру.
— Попробуй еще раз завести, — советует Рязанов. — Если не запустится, иди на вынужденную.
Двигатель молчит, высота резко уменьшается, скорость падает. Выпускаю шасси, направляю машину на зеленое поле. Навстречу бежит луг — лучшей площадки и не надо. Сажусь благополучно, выпрыгиваю из кабины и бросаюсь к двигателю. Вот досада! Товарищи, наверное, уже ведут тяжелый бой, а ты тут «загорай» неизвестно по какой причине.
О моей вынужденной посадке Рязанов, видимо, сообщил на аэродром. Вскоре примчалась наша полевая мастерская, и ремонтники быстро нашли причину аварии — поршни пробили картер, двигатель заклинило.
— Не унывайте, товарищ старший сержант, все исправим, — успокоил меня начальник ремонтной мастерской А. Б. Игнатьев. Это был отличный специалист, видавший виды и не раз возвращавший в строй разбитые, казалось, в щепки самолеты.
Техники и механики за ночь отремонтировали двигатель, и к утру я уже был в полку. Прибыл вовремя.
По команде все как раз собрались у дуба. Командир полка объявил приказ:
— Агентурной разведкой установлено, что противник перебрасывает большие силы артиллерии и танков северо-западнее Воронежа. Приказываю группе из шести самолетов под командованием заместителя командира эскадрильи Кобякова в составе летчиков Павленко, Ситикова, Амет-Хан Султана, Петушкова, Степаненко произвести разведку войск противника в районе Касторное, Верхняя Гайворонка, Волово. Вылет в 5. 30. Подчёркиваю: задание очень ответственное, район прикрывается сильным нарядом истребителей. В бой не вступать…
Шесть «харрикейнов», набрав высоту 1500–2000 метров, взяли курс на запад. Погода безоблачная. Яркое солнце косыми лучами освещает землю, обожженную вчерашними жестокими боями и еще дымящуюся.
Приближаемся к населенным пунктам Чернове, Долгоруково, Землянск, Семилуки. Западнее — Воронеж. Странными кажутся прозрачный воздух, тишина. Видны зеленые деревья между домами, словно копны на ножках, длинные тени протянулись от каждого. Четко просматриваются пыльные переплетения полевых дорог и троп. Чем дальше от фронта, тем интенсивнее движение войск. Война требует подкреплений, горючего, продовольствия, боеприпасов.
А вот и объект для разведки: длинная колонна танков. Пыль от нее стелется в направлении Дона, туманом закрывает зеленые лоскуты полей. Считаю: около сотни. Докладываю Кобякову. В перелесках помимо танков видны и автофургоны, автомобили, тщательно замаскированные сетями, ветвями. Средства маскировки свежие, значит, фашистская техника прибыла сюда недавно. Напрягаю зрение, пытаюсь хоть приблизительно определить ее количество. Кобяков несколько раз запрашивает, удалось ли мне что-нибудь сосчитать.
Вот и конечный пункт разведки. Карта быстро заполняется условными знаками. Возвращаемся назад — сведения очень важные, их следует немедленно сообщить в штаб. А что если бой?.. Успокаивает мысль: на картах у товарищей тоже не пусто. Если один летчик не возвратится, даже если не прибудут два, все равно результаты разведки станут известны командованию.
Разворачиваемся за машиной замкомэска. Я крайний ведомый и замыкающий, на меня возлагается обязанность прикрывать группу.
Не прошло и минуты, как за нами на малой высоте, включив форсаж двигателей, устремились шесть «мессершмиттов». Окутанные дымом и копотью, они шли явно на перехват. Докладываю ведущему группы.
— Степаненко, держись строя, — слышу голос Кобякова. — Идем домой.
Ведущий решает не вступать в бой. Но как быть мне? Фашисты наседают. Бездействие может привести к тому, что они перебьют всю группу.
Маневрирую слева направо. «Мессеры» подтягиваются все ближе. «Харрикейны» дают полный газ, но это не помогает. «Мессершмитты» открывают огонь. Докладываю по радио командиру:
— Я — Степаненко. Принимаю бой!
Резко разворачиваюсь и иду в лобовую атаку. Наша группа в этот момент удаляется на северо-восток.
Что руководит поступками летчика в такой момент? «Безумство храбрых», чувство долга или понимание ответственности за выполнение боевой задачи? Об этом думаешь потом. А тогда мысль вертелась вокруг одного: во что бы то ни стало задержать врага, не допустить к группе, оградить ее от дальнейшего преследования.
Направляю свой «харрикейн» на разрисованный «мессер», а сам думаю: «Ну, теперь держись, Иван. Чья возьмет, тому и повезет…»
Снова разворачиваюсь, ловлю врага в прицел, бью из пушки. «Мессершмитт» вспыхивает. Дым валит из хвоста. Захожу на второго фашиста, но тут на меня наседают два хищника снизу. Осколки снарядов барабанят по броневой спинке сиденья, двигателю и водяному радиатору. Двигатель кашляет и дает перебои. Осколки секут обшивку, залетают в кабину. Чувствую, как с лица брызнула кровь, струйками потекла за пазуху. Тяну машину в левый вираж, но сверху на меня бросается третья пара «мессеров». В кабину повалил дым, становится тяжело дышать. Глохнет двигатель.
«Держись, Иван!» — подбадриваю себя. Однако держаться в воздухе уже не на чем: подбитая машина теряет скорость, резко снижается. Выпрыгнуть с парашютом? Но внизу идет жаркий бой. Его размеры и глубину трудно определить. На созревшей хлебной ниве пляшут всплески яркого пламени. Если и сяду, то только в огонь.
Решаю приземляться, другого выхода нет. В первые минуты защита — самолет. Правда, ненадежная. В бушующем море огня и он может вспыхнуть и взорваться.
Отдаю ручку управления от себя, выпускаю шасси. Самолет бежит по горящей ржи, вихрит дым и пламя. Огромный смерч, движущийся со скоростью самолета, яростно рвется к небу. Останавливаю машину, выпрыгиваю из кабины. Медлить нельзя ни секунды. Бегу по серым колосьям, из них струятся тоненькие струйки дыма. Вспоминаю, как в детстве из ржаных стеблей мы плели брыли — крепкие с широкими полями головные уборы.
Наконец выбираюсь из этого ада, падаю в борозду. Надо мной проносятся два «мессершмитта», дают длинные очереди из пушек. Мой «харрикейн» окутывается дымом. Я ищу глазами хотя бы малую щелку для выхода, выползаю на пригорок, с него ветер уже сдул пламя. Неподалеку вижу дом, сараи. Прикрыв ладонью глаза, пригибаясь, бегу туда.
Вот и край поля. Неглубокий ров зарос травой. Ложусь в него, осматриваю руки, ощупываю голову. В висках гудит, ноет раненое предплечье. Достаю бинт, кое-как перевязываюсь.
