Александр Бушков - Иван Грозный. Кровавый поэт
Молнии небывалой яркости засверкали над столицей, гром небывалой силы катился по небу, там и сям вспыхнули пожары, в Спасском соборе сами собой набатным гулом гремели колокола – а колокол одной из московских церквей сорвался с колокольни, тяжко грянувшись оземь. Ветер ломал деревья и сносил хлипкие крыши, все до единого москвичи до утра тряслись от ужаса, и только сидевшие по закоулкам умные люди понимали, что к чему: кровопивец величайший рождается на свет!
Успокойтесь. На самом деле все это чушь. Все эти страшные сказочки о жутких знамениях появились гораздо позже – спустя даже не годы, а долгие десятилетия. Именно так в девяноста девяти случаях из ста со всевозможными пророчествами (как «черными», так и вполне благостными) дело и обстоит – когда начинаешь искать концы, выясняется, что эти якобы безошибочные, поразительные предсказания появились на свет черт-те сколько лет спустя после событий, которые якобы предвещали. Можно привести массу примеров, да что там, толстенную книгу написать в доказательство – но мне сейчас не до того…
Когда Ивану было три года, государь Василий отправился как-то на охоту, но вскоре пришлось вернуться – на бедре у него вскочила болячка, невеликая, с булавочную головку, но она росла, пухла, болела. Кто-то – вроде бы Михаил Глинский с двумя приглашенными им заграничными врачами – посоветовал лечить чирей вернейшим средством: прикладывать пшеничную муку с печеным луком и медом. Стали прикладывать. Нарыв еще более увеличился, потом прорвался, гной вытекал тазами. Когда царя повезли обратно в Москву, стоять он уже не мог. Дело обстояло настолько плохо, что Василий принялся писать завещание и готовиться к пострижению в монахи.
Постричься он успел. И успел составить завещание, по которому до совершеннолетия малолетнего Ивана «правительницей», лишенной, однако, всех и всяческих полномочий, должна была стать царица Елена – а вот реальная власть переходила к «опекунскому совету», в который вошли трое: тот самый боярин Шигона, что «увещевал» Соломонию, Михайла Глинский и некий Михаил Юрьев (человек, несомненно, родовитый, которому умирающий вполне доверял).
Царь умер… собственно говоря, уже не царь Василий Иоаннович, а смиренный инок Варлаам.
Очень быстро молодая вдова, царица Елена, завещание супруга, в той его части, что касалась опекунского совета, решительно похерила…
Глава четвертая. Елена Прекрасная
Как бы ни упрекали меня в излишне эмоциональном подходе к описываемым историческим событиям, в неуместных симпатиях и антипатиях, я, как тот оловянный солдатик, продолжаю стоять на своем. Во-первых, я, слава богу, не профессиональный историк. Мне можно. Во-вторых, только дебил не имеет симпатий и антипатий…
Так вот, Елена Глинская мне лично глубоко симпатична. И потому, что она была красавица. И потому, что она, как показывают последующие события, была не просто красивой куклой, а женщиной умной, энергичной и деятельной, отчего ее недолгое правление смело можно считать если не самым лучшим периодом в истории России, то уж и никак не самым худшим. И, наконец, еще и потому, что ее жизнь после смерти царя – готовый сюжет для увлекательного и грустного приключенческого романа, ни в чем не уступающего классическим образцам…
Так вот, у молодой (едва сравнялось двадцать пять годочков) овдовевшей красавицы очень быстро появился друг. Сердечный друг, я имею в виду. Это был князь Иван Овчина-Телепень-Оболенский, человек, во-первых, еще не старый, а во-вторых, ничуть не похожий на иных ничтожных фаворитов, известных только тем, что делили ложе с царственной дамой. Иван Оболенский к тому времени стал воеводой, отлично себя зарекомендовавшим в многочисленных военных кампаниях. Одним словом, не смазливый придворный хлыщ и не дворцовый интриган. Мужик крутой, сильный, уверенный в себе, с репутацией, выражаясь современным языком, боевого генерала – и, судя по последующим событиям, большим авторитетом в войсках.
Да, я и запамятовал… Елена была дочерью литовского магната Василия Львовича Глинского и Анны Якшич – дочери знатного сербского воеводы Стефана Якшича, а потому приходилась родственницей многим балканским знатным родам. Поскольку владетельные династии и знатные роды всегда находятся друг с другом в отдаленнейшем, но все же родстве, нельзя исключать, что по матери Иван Грозный был дальним родственником знаменитого Влада Цепеша, послужившего прототипом графа Дракулы, вампира. Разумеется, даже если так и есть, не нужно искать в этом обстоятельстве истоки «кровожадности» Грозного. Еще и оттого, что правитель Валахии Влад Дракула – такая же жертва «черной легенды», как Иван Грозный и полдюжины европейских королей вроде Ричарда III и Эдуарда II. По всей пресловутой «кровожадности» он значительно уступает «коллегам» по тому же трону. Двое валашских правителей, безусловно перещеголявшие Дракулу в зверствах, тем не менее именовались один Святым, другой Добрым. Поскольку лютовали, оставаясь православными, – а Влад Дракула имел неосторожность как-то перейти в католичество. Вот тут-то заинтересованные лица взвились на дыбы и быстренько состряпали страшную сказку о кровопийце Владе, который самого сатану перещеголял… Но это так, к слову.
Еще одна многозначительная и крайне интересная подробность. Женитьбе православного великого князя московского Василия и православной княжны Елены пыталась воспрепятствовать, как могла… Константинопольская православная патриархия. Она категорически отказалась благословить брак, когда он все же состоялся.
Причины лежали на поверхности и были самыми шкурными. После взятия в 1453 г. турками-османами Константинополя Россия считалась преемницей Византии – особенно после брака Ивана III с Софьей Палеолог. Русская церковь, несмотря на провозглашенную независимость, признавала почетное «старшинство» Константинопольской патриархии – и не просто признавала, а регулярно подпитывала таковую внушительными суммами. Греческие иерархи обожали ездить в Москву за деньгами, при дворе великого князя постоянно околачивалось немалое число константинопольских церковных деятелей, беззастенчиво клянчивших монету (при том, что многие из этих деятелей преспокойно служили у турецкого султана дипломатами и «чиновниками для особых поручений»).
Ну, а теперь вся эта привыкшая к легким деньгам братия опасалась, что после того как русской царицей станет княжна, имеющая широкие родственные связи с сербскими и вообще балканскими знатными родами, финансовые потоки пойдут мимо Константинополя в Сербию, что заставит «царьградских греков» отказаться от привычных деликатесов и тонких вин. Дошло даже до того, что знаменитый греческий ученый монах Максим Грек (замешанный во множестве грязных интриг на территории Руси) накатал послание турецкому султану, склоняя его к войне с Московией. Султан оказался человеком умным и ради благосостояния Константинопольской патриархии войну затевать не стал…
