Василий Ливанов - Путь из детства. Эхо одного тире
И тут этот незнакомец, ничего не говоря, взял из моих рук веревку, переставил себе санки, плюхнулся на них животом и покатил под горку.
Он скатился уже под самую арку, слез и потащил санки наверх.
Когда он оказался рядом со мной, я сказал:
— Я тебя не трогаю, и ты меня не трогай…
Он ничего не ответил, опять упал на санки и теперь выкатился на них из арки в переулок.
Когда он снова оказался рядом со мной, я ухватил санки двумя руками за полозья и, в отчаянии крикнув: «Я тебя не трогаю!..», с размаху залепил санками по незнакомцу, да так, что мальчишка упал. Лежа на снегу, он глядел на меня, а я срывающимся голосом договорил заклятье: «…и ты… и ты меня не трогай».
Мой обидчик встал и куда-то ушел. А мне расхотелось кататься.
Возвращаясь с санками домой, я подумал: «А мама-то не всегда бывает права».
В какой-то из вечеров я остался дома один. Вдруг на улице загремела стрельба, я бросился к окну. Небо во всех направлениях прошили светящиеся, пересекающие друг друга разноцветные пунктирные строки. Первый победный салют в Москве в честь взятия города Орла. И последний салют трассирующими пулями. Потом салютовали только пиротехническими ракетами, как и сейчас.
В апреле зоопарк вернулся из Свердловска в Москву. И Валя Богданович вернулась. Наташа, фанатичная юннатка, после школы до позднего вечера пропадала в зоопарке, на площадке для молодняка. Там, среди прочих зверюшек, был ангорский волчонок Арго, с ним Наташа особенно возилась.
Через месяц нам домой позвонила Валя Богданович, просила маму прийти в зоопарк в отсутствии Наташи. Богданович показала маме подросших медвежат на площадке.
— Понимаете, — сказала Валя, — медвежата входят в силу, становятся агрессивными. А ваша Наташа затевает с ними опасные игры. Такой медвежонок может махнуть лапой и снять с девочки лицо. Я Наташу предупреждала, а она все равно делает по-своему.
Дома сестра закатила скандал. Обливаясь слезами, говорила, что жить не может без своего волчонка Арго. Ее удалось успокоить только твердым обещанием приобрести для нее щенка немецкой овчарки.
Выбрали серого, как Арго, с черной мордой, назвали Бемби. Потом Наташа уже оканчивала школу, я учился в художественной по восемь часов в день. Псом в городских условиях стало некому заниматься, и его отдали в милицейский питомник.
Как-то Наташа, уже совсем взрослой, пошла в зоопарк, навестить Валю Богданович, ставшую ведущим научным сотрудником.
И, конечно, Наташа спросила об Арго, жив ли. Валя сказала, что жив, но с годами стал ко всему равнодушен, даже на свою кличку не реагирует.
Пошли посмотреть Арго на новую территорию.
Огромный матерый волк лежал под каменной стеной, положив голову на вытянутые передние лапы.
— Арго! — позвала Богданович.
Волк не шевельнулся.
— Вот видишь, Наташа, он никого не признает.
— Арго! — позвала Наташа.
Волк поднял голову, стал вглядываться.
— Арго! Арго!
Зверь вскочил и стал метаться из стороны в сторону над краем каменного рва. Потом громко заскулил.
— Валя, пустите меня к нему.
— Ты с ума сошла!
Когда женщины уходили, волк смотрел им вслед.
…Зато у Волка есть Бог!..
Со времени отъезда в эвакуацию, еще в селе Троицкое, наша мама по чьему-то совету зашила в тряпочки очищенные дольки чеснока и повесила на тесемках нам с Наташей на шеи. По мере того как дольки засыхали, их меняли на свежие.
Может быть, благодаря этому «народному оберегу» я во время эвакуации ничем не болел. Сопливый мальчик — это не про меня!
Зато по возвращении в Москву я с лихвой все наверстал.
Когда-то меня, уже взрослого человека, врач спросил: «Чем вы болели в детстве?» Я ответил: «Всем».
Врач стал подряд перечислять все детские болезни, а мне оставалось только кивать, кивать и кивать.
А вот, что касается ангины, я могу сказать, как Карлсон, который живет на крыше: «Да я, если хочешь знать, чемпион по ангинам!»
По причине такого моего чемпионства моя мама мудро решила усиленно меня пролечить, в школу пока не отдавать, а первоклассно обучать дома.
По счастью, нашлась старенькая учительница Александра Александровна Соколова, кстати, проживающая в нашем же многонаселенном доме. Судя по ее старческой ветхости, учительствовала она еще в дореволюционной гимназии, давным-давно оставила свою профессию, но обучать восьмилетнего недоросля по программе 1-го класса школы взялась охотно.
Первый урок — арифметика.
Мама каждый раз хохотала, когда вспоминала, как я с выражением невероятного удивления на лице выскользнул из комнаты, где у меня шел урок, и шепотом сообщил маме:
— Она мне говорит, что у одного купца было десять метров бархата, он продал шесть, сколько осталось?
И тут я, пожав плечами и разведя руки в стороны, спросил с искренним недоумением:
— Откуда я знаю?!
В этом случае, наверное, впервые со всей очевидностью проявился гуманитарный склад моей натуры. Я прекрасно представлял себе купца в чалме, как из восточных сказок, в золотистом халате, как он сидит у себя в шатре, а перед ним лежат свертки бархата, и кто-то, которого я представлял себе не очень отчетливо, покупает у него этот бархат…
А цифры… цифры мне ничего не говорили.
У школьников каникулы, и у меня тоже летние каникулы.
Под Москвой были дачи, принадлежавшие Хозяйственному управлению Министерства обороны. Одну из таких дач в поселке Удельное по Казанской дороге мой отец арендовал до наступления зимы. Хозяйственным управлением ведал генерал по фамилии Карманов. Когда генерал узнал, что народному артисту Борису Ливанову придется после спектаклей или концертов ехать за город на ночной электричке, а рано утром опять спешить на электричку, чтобы успеть к началу репетиций, он предложил отцу купить машину. В гараже управления скопилось огромное количество трофейных немецких автомобилей, и было принято решение продать их в частные руки.
У отца хватило денег на маленький опель «Кадет». Думаю, что Громов покупал свой «Кадет» в том же гараже.
Отец машину не водил, мама тоже. Но генерал Карманов разрешил и эту проблему. К гаражу была приписана группа военных водителей, перегонявших машины из Германии. Когда гараж переполнился, водители оказались не у дел. Многим из них оставались считаные недели до демобилизации. Вот одного из таких шоферов, старшину Гущина Петра Павловича, человека замечательного, генерал откомандировал поработать у народного артиста.
Гущин, уже не молодой человек, был рад-радешенек: оказался в домашней обстановке.
