Наталья Трауберг - Сама жизнь
Знаю я и человека, который зашел гораздо дальше. Правда, он попросил помощи и получил ее. От
«Кузнечика» мы через Пушкина и Тэффи дошли до Вудхауза. Цена оказалась большой – он умер. То есть цена как цена, все умирают, но он умер внезапно; зато последние месяцы часто удивлялся покою и даже милости. Надо ли говорить, что раньше он их не выносил? В пору беспримесной, тем самым – мнимой правды человек возмущается всем «положительным», от благодарности до надежды и от радости до кротости. Возражать бессмысленно, поскольку, во-первых, это идет не от разума, и, во-вторых, он прав, хотя и не совсем.
Да, он прав. По другую сторону царского пути бывает еще хуже, во всяком случае – противней. Бедные пророки (наши, не библейские) плачут с радующимися (Соломон в Притчах сравнивает это с «уксусом на рану»). Друзья Иова радуются с плачущими, со вкусом поучая и обличая их. Если хотите все это вспомнить, подумайте над «Полианной», особенно – над второй книгой и, хоть немного, огорчитесь.
Главное – все тот же готтентот. «Мне плохо… Я в порядке…» – а на других начхать. Когда заметят «других», хотя бы одного, многое меняется. Прочитать «Кузнечика» всегда полезно и приятно, но можно обойтись и без него.
Человек и компьютер
Наверное, лучше всех написала о прощении Дороти Сэйерс. Каждый желающий может прочитать
эту статью в сборнике «Создатель здания». Однако пишет она о прощении, объясняя современным людям то, что есть и в Евангелии, и у отцов Церкви. На самом же деле, в жизни, с прощением часто путают то, что связано с ним в лучшем случае косвенно.
Многим из нас случалось попадать в положения, от которых сломался бы самый умелый компьютер. Перед нами ставят поистине невыполнимые задачи, скажем – предъявляют два противоречащих друг другу требования. Помню, один замечательный священник печально рассказывал о том, что это делала староста. Другой, уже католический, тоже замечательный, не знал, как быть в таких случаях, и смиренно советовал «брать ручки на себя». Ни о каком «прощении» речи не было, это – совсем из другой области.
Помню и то, как я, пыхтя и плача, прибежала на собрание одной общины, и меня сокрушенно укоряли, прибавляя: «Мы никого не судим». При чем тут суд? Можно что-то посоветовать – молиться, «брать ручки», – но не судить. Хорошо просто посочувствовать, хотя именно этого мы и не умеем, предпочитая «уксус на рану». Слова эти – из Притчей, и для крепости советую поискать их самим.
Поверьте, прощение здесь ни при чем, и тест -исключительно простой. Неразрешимые ситуации исчезли; тут и смотрим, рады ли мы или у нас остались дурные чувства. Не «память», куда ее денешь, а именно чувства, не дай Господь – «праведная» злоба. Такая проверка нужна нам всем. Неужели у кого-то не бывало рядом женщин, которые сердились на любое их слово и действие? Неужели кого-то когда-то не гоняли взад-вперед? Неужели не ругали, если он (она) молчит, и ругали еще больше при любом ответе?
Но если вы мгновенно отходите при мало-мальски добром слове, опасности нет. Что бывает, если наш тренажер[ 53 ] заметит, что он нас мучил, описывать не стану, это уже райское блаженство. Часто кажется, что такого не бывает. Бывает, как ни странно, хотя приходится очень долго ждать.
Сейчас мне скажут, что жаловаться нельзя. Отвечу опять: поверьте, все жалуются. Горько сетует Сам Христос, и не только над спящими апостолами. Патер Браун говорит: «Все мы жалуемся ‹…›. А вот тот, кто жалуется, что никогда не жалуется, это чёрт знает что. Да, именно чёрт. Разве кичение своей стойкостью – не самая суть сатанизма?»
Чтобы очертить все это четче, стоит различать истинную боль и злую досаду. Кроме того, совсем не жаловаться полезно, когда пытаешься сломить неподдающееся своеволие. Тогда и не жалуйся (временно); но других этому не учи. Ты не знаешь меры их страданий и их сил. «Полианна» раздражает именно потому, что и героиня, и автор вроде бы об этом забыли.
Типикал эспанши кувшин
Недавно[ 54 ] я почти два месяца лежала в больнице. Что говорить, дома скорби – места очень высокие. Тебя буквально несут на руках (Бог или ангел), и люди намного лучше, чем в суете мира. Добавочная радость: здешние, российские люди вообще стали лучше-с последней моей больницы (лето 1996-го), особенно с предпоследней (ноябрь 1992-го), почти исчез невыносимый коллективизм с его удушающей заботой и всезнанием. Конечно, заученную запись типа «То ли дело раньше!..» повторяет примерно половина, мгновенно переходя к обсуждению, кто ездил на Кипр, а кто на Крит, сколько долларов надо на то-то, и так далее. Правда, завершает это обычно цифра номинальной зарплаты или чего-нибудь в этом роде. Экономическая тайна России остается нераскрытой; но речь теперь не о ней.
Отделение наше было не из легких, молились практически все. Особую любовь снискала замечательная молитва Все царице. Для ясности (и по просьбе наших барышень) я перевела ее на русский, и только перед самым уходом (моим) появилась женщина, сообщившая, что в таком виде она недействительна, а без акафиста – и подавно. Заметьте: одна такая женщина за пятьдесят дней. Народ перепугался, но мигом успокоился – хватило простого довода, что в подлиннике, на Афоне, она не на церковнославянском.
Льюис пишет в одном из своих очерков, что «религиозное возрождение» совсем не значит «христианское». Есть какие-то языческие культы, есть чистое законничество. Тогда, в больнице, поразила меня распространенность и притягательность язычества.
Ходят какие-то книжки, часть – про всякие диеты, просветления и магические гирьки, а часть -просто неправдоподобная, даже описывать не буду. Этот опыт знают, им охотно обмениваются. Месяц рядом со мной пролежала женщина, и очень мужественная, и делающая много реальнейшего добра -помогает инвалидам, у нее такая работа. Ее склонность к космистам нимало меня не смущала, пока я, когда меня выпустили на субботу-воскресенье, не пошла купить для нее запахи в трубочках. Магазин этот очень близко от нашего дома. Когда я входила, то услышала, что «остры стрелы у варягов», еще до этого увидела статуи Рерихов, внутри немного подождала, судорожно читая Розарий, но окончательно пала духом, когда на стене оказались Сергий и Серафим. Справедливости ради скажу, что покупали красивые восточные палочки, запахи и камни отнюдь не варяжские гости, а какие-то обычные молодые женщины, в самом худшем случае отдающие дань популярной магии.
Вернувшись в больницу, я немного поспорила -не о камнях и благовониях, а о том самом, о чем говорится в честертоновском рассказе «Око Аполлона». Даже не столько поспорила, сколько рассказала, что мысль «буддизм и христианство одинаковы, особенно буддизм» (опять Честертон) все-таки не совсем верна. Не знаю, как буддисты, но космисты радуются своей просветленности, замыкаются в своих медитациях и так далее, а мы (говорила я) больше похожи на блудного сына у Рембрандта. Но бедный блудный сын успеха не имел, да и отец не понравился, какой-то жалкий, ослепший от горя, а главное – несправедливый. И впрямь, чего так радоваться непросветленному сыну?
