Сергей Есин - На рубеже веков. Дневник ректора
24 апреля, пятница.
Из окна отеля Мансур, где нас на этот раз поселили, виден Тигр, мост через реку и на другом берегу опять какая-то башня отеля и снова невысокие домишки города. Видимо, волшебным образом сказывается на мне название города. Описывать не стану полет на самолете, многочасовое, всю ночь и еще часть дня, путешествие по пустыне. Все это на меня навевает какую-то умиротворенность и каждый раз одни и те же размышления. Я всегда думаю в этих местах об идеях христианства, о действующих лицах этой великой драмы, которую человечество знает наизусть, о том, что в этих местах, среди этого пейзажа, и в таких же скудных хижинах при свете очага зародились великие легенды. Интересно, что меня здесь даже не волнуют разгадки тайны, выберут или нет сегодня в Думе нового тридцатипятилетнего премьера. Наша богоизбранная страна хотела своего Израэли — в контексте моего дневника, — и она его наконец-то получит. Если стране от этого станет хорошо, то дай бог. Но как этот маленький, улыбчивый человек хочет власти. Как молчаливо старается и как все сносит. Как быстро и отчетливо перестраиваются все наши знаменитые политические деятели, чувствуя неизбежность. При нашей Конституции, подобно которой не было ни в одном монархическом государстве, все возможно. Даже при Романовых был синод, был сенат. Было государственное собрание, существовала Дума, а у нас все это носит характер декорации, и лишь один президент. Я хочу, я решил, я так намерен.
Перед отъездом из Москвы я передал папку с повестью В.С. для Анатолия Дьяченко в надежде, что тот отыщет что-либо для пьесы. Разговор об этой инсценировке возник у меня еще раньше. В автобусе меня пронзило, что может получиться прекрасная пьеса по мотивам двух книг: моей и рукописи В.С. Два основных действующих лица: ректор и его жена. Две трагических ситуации, пожар в конце пьесы, на который так упорно указывал Толя.
Автобус, рыча, проползал сотни километров, и тут на пустынном шоссе из Аманна в Багдад появлялся, как горящий факел в ночи, сверкая электрическими огнями, очередной стан, несколько магазинчиков, туалет, харчевня и на отшибе какие-то кочевые палатки, в которых живут люди. Утром вдалеке, почти на горизонте, стали появляться вкопанные в землю танки и какие-то военные строения. Все это не буду описывать, надеясь, что описал прежде, два года назад. Но какие роскошные, как стекло, дороги. По своей привычке во всем усматривать результаты человеческого труда я подумал, сколько усилий под солнцем, в ночном холоде пустыни были потрачены здесь, прежде чем появились эти плавные шоссе и изысканнейшие развязки.
Самым интересным были разговоры ночные и утренние с Владимиром Ивановичем. Первоклассный русский и мужской характер и ум. Я завидовал ему, что он все время выносит что-то, навеваемое дорогой, а я все это уже видел и пережил. Поговорили и об институте: надо брать молодняк и вытеснять интриганов и слабоумцев. Я все время думал о своем романе и о том, что напишу дальше. Не забыть бы о роли Энгельса в распространении идей Маркса и о его точке зрения на свое учение: я всего лишь экономист, базирующийся на учении Гегеля. Последний бой с народничеством. Надо прекратить что-либо читать. А читать только Ленина.
Сам воздух Багдада я бы назвал самым благоуханным из воздуха над городами мира. Никакого сравнения ни с Каиром, ни с Дели, ни с Кабулом — выбирал мусульманский Восток. Мне нравятся здесь люди, мужская толпа на вечерней улице, обрамленные платочками лица женщин, галереи на центральной улице и мощное течение загадочной реки через центр города. Из моей гостиницы видны перекидные через Евфрат мосты и силуэты-башни отелей. Здесь, видимо, время свадеб, раздаются звуки барабанов и какой-то свистящей дудочки. В отелях роскошные невесты в белых атласных платьях с кринолинами и шлейфами и в коронах из поддельных жемчужин. Говорят, что есть, дескать, указ президента, что молодая пара один, первый, день своей семейной жизни может прожить в любом самом роскошном отеле. Одна из невест с подведенным европейской косметикой лицом была увенчана умопомрачительной прической: с затылка поднимался сплетенный из волос столбик сантиметров в пятнадцать, а на его вершине, как на колонне, был вмонтирован небольшой портрет президента. Мне это напомнило моду времен Марии-Антуанетты.
Вечером ходили менять деньги и в любимую лавочку Сергея Журавлева пить соки. Эта привычка пить ледяные соки, их разнообразие и дешевизна одна из достопримечательностей города. За ужином узнал результаты голосования в Госдуме: 336 против 22-х. Браво, коммунисты. То вам Кириенко не нравился, а теперь вдруг оказался люб и дорог. Просто дорогими оказались места в Думе. Не все еще обогатились и не все еще получили квартиры. Как хорошо знаю я эту публику. Дума своим соглашательством с властью проголосовала за политическую смерть КПРФ.
25 апреля, суббота.
Ходили на Сук, работал над романом, искупался в бассейне, ездили на встречу в Союз писателей. Здесь выяснилась удивительная вещь: побывавший в Багдаде Саша Казинцев от имени Союза, оказывается, заключил здесь договор. Мы все, присутствующие на этой встрече — Пулатов, Гусев, я, Ниязи — оторопели. Договор, естественно, ни в одном пункте не выполнен, но можно представить себе, как Саша здесь поважничал. Откуда на этом документе стояла печать правления? Одинаково восхищают меня и патриоты, и коммунисты.
27 апреля, понедельник.
Вечером были в Союзе писателей. Прием на крыше и подписание договора, во время которого возникла грызня по поводу включения со стороны иракской писателя-русиста. Я объяснял, что это необходимо для жизни русистики в Багдаде, но писатели-«бугры» хотят ездить сами. Какая еще к черту русистика, мне надо поднимать авторитет в семье, среди публики и друзей, которые видят, как меня чтут, выдвигают и даже посылают за границу. Все очень похоже на нашу ситуацию до перестройки.
28 апреля, вторник.
6 часов 34 утра. Только что завершилась грандиозная склока, в которую попали и мы с Гусевым. Еще вчера Тимур Пулатов чуть ли не до драки в ресторане поссорился с Сергеем Журавлевым. Я давно этого ожидал, потому что Тимур по своей натуре властный и честолюбивый, а здесь, в Багдаде, на первых ролях в силу традиций и старого знакомства Журавлев. Тимура долго злила и восточная неразбериха, которая не давала ему возможность всласть походить по рынкам, и то, что у Сергея здесь, видимо, свои коммерческие, и не слабые, дела. Недаром он с некоторой провокационной осведомленностью сказал мне, что магазин «Именное оружие» на Арбате принадлежит Сергею. Я, честно говоря, этому поразился, но, поразмыслив и вспомнив интерес Сергея к оружию и прошлые закупки сабель и кинжалов, этому с некоторой грустью коммерческого неудачника поверил. Все это назревало подспудно и, наконец, прорвалось. Поводом послужила наша встреча с послом, которую нам объявили очень внезапно. Тимур, видимо, хотел вечером пойти в серебряные ряды или занять себя каким-либо другим образом, а тут эта встреча, он не сдержал досады, Володя Гусев помалкивал, я старался все сгладить. Картинка была занятная, когда они двое, огромные, немолодые, тяжелые, стояли порывисто дыша.
