Борис Горбатов - Непокоренные
- Это что ж? - тихо спросила казачка. - В надсмешку?
- Нет, почему же? - растерялся парикмахер. - Я всей душой...
- Над вдовьим горем нашим надсмеяться пришел? - покачала головой казачка. - Ай-яй-яй-яй, стыдно тебе, пожилой ты человек!
- Нет, ты скажи, для кого нам пудриться? - зло закричала пожилая баба и рванула с головы платок. - И без пудры поседели от горя нашего!
Теперь зашумели все:
- Ты мужиков наших верни, а тогда - пудру...
- Ты нам прежнюю жизнь верни!
- Для кого нам пудриться, для немцев?
Они подступали к нему яростные, беспощадные, как потревоженные осы, он горе их разбередил. Петушков отмахивался от них обеими руками и бормотал:
- В городе нарасхват брали...
- Шлюхи брали! - закричала простоволосая казачка. - А мы закон знаем, бесстыдник ты, срамник.
- Сам пудрись! А у нас - радости нет!
Тарас и бухгалтер подхватили парикмахера и чуть не на руках вынесли его из толпы.
Вслед им полетели комья грязи и глины...
- Так! - приговаривал Тарас, когда комок шлепнулся подле них. Правильно, бабы! Грязью нас, грязью! Мы вам грязь принесли, и вы нас грязью. Так!
Петушков, согнувшись, брел за своей тачкой...
- Ну-с! - как всегда насмешливо, начал Петр Петрович, но, взглянув на Петушкова, только рукой махнул.
Ночевали на большой дороге...
Где-то, словно дальний гром, гремели орудия. Тарас снял шапку, прислушался. По его лицу прошло легкое, счастливое облачко...
- Хоть голос услышал, - сказал он. - Вот и недаром шел.
Какой-то человек, неподалеку от него, негромко говорил людям:
- А вы слухам веры не давайте. Сталинград как стоял, так и стоит, и стоять будет.
- А вам откуда известно? - спросил ехидный голос из темноты.
- А что знаю, то говорю, - спокойно ответил человек, и Тарас стал прислушиваться к его голосу. - У немцев под Сталинградом неустойка вышла. Крепок орешек, не по зубам!
Тарас обернулся к Петру Петровичу и тихо попросил его:
- Тому человеку, что говорит, скажите - пусть ко мне подойдет.
Петр Петрович удивленно взглянул на Тараса.
- Убедительно прошу! - тихо, но взволнованно прибавил Тарас.
Бухгалтер пошел и сейчас же вернулся с тем, кого звал Тарас. В темноте лица его не было видно.
- Кто меня звал? - сказал человек в темноту. - Зачем?
- Я звал, - негромко ответил Тарас. - Здравствуй, Степан.
- А-а! - с секунду длилось молчание. Потом человек сказал тоже негромко: - Здравствуйте, батя!
Это был старший сын Тараса, Степан.
6
Да, это был старший сын Тараса, Степан.
- Ну, здравствуй, отец! - снова удивленно повторил он. - Что же ты тут делаешь... на дороге?
- Ищу землю неразоренную, - усмехнулся Тарас в усы.
- А! И не нашел?
- Нет! Отчаялся.
- Да-да... А неразоренная земля недалеко... За Волгой.
- Недалеко, а ходу туда нет.
Они сели в сторонке от людей - Тарас на пень, Степан прямо так, на траву.
- Про тебя не спрашиваю, - сказал Тарас. - Я землю неразоренную ищу, а ты тут, гляжу, души неразоренные ищешь?
- Да, - засмеялся Степан. - Пожалуй, что так.
- И находишь?
- Много.
- Много? - недоверчиво протянул отец. - Я не встречал...
- Значит, плохо ищешь...
- Я и не ищу! - отмахнулся старик. - Каждый по своей совести живет. Я про свою душу знаю, а что до чужой - мне дела нет.
- Вот оно и выходит: причина вся - все мы в одиночку чистые...
Тарас не ответил. Они помолчали немного.
- А я тебя в армии считал, - сказал отец. - А ты, выходит, вот где?..
- Да... Так вышло...
- А мне говорил: в армию иду!
- Ну, отец, всего сказать нельзя было... - пожал плечами Степан.
- Это отчего ж? - хмуро спросил старик.
- Да ведь дело-то мое... - ответил Степан, оглядываясь, - секретное... партийное... Так вдруг и не расскажешь!
- А в этом деле беспартийных нет! - сердито проворчал старик. - Мог и сказать. Не чужому. Теперь все партийные! Немцы выучили...
- Да, - засмеялся сын. - Теперь я бы сам сказал... И меня кой-чему выучили...
- Ну, а Валя где? Эвакуирована?
- Нет... Здесь...
- Где здесь? - удивился старик.
- Ну, вообще здесь... Тоже, как и я, ходит, - он наклонился ближе и прошептал: - Она сейчас там... на неразоренной земле... У наших... Я ей навстречу иду... Должны встретиться.
- Скажи-ка! - протянул Тарас. - Вот те и Валя! Так ведь она ж... женщина!
- Вот, как видишь!
- И не молоденькая!
- Я ей сам говорил... Вот тоже, как и ты, ответила: теперь беспартийных нет. Так и ходит.
- Ходит! - воскликнул Тарас и ударил себя по коленям. - А? Скажи пожалуйста. А мне хоть бы слово, хоть намек... сукины вы дети! Не прощу!
Степан усмехнулся, ничего не сказал.
- Что ж ты про сына не спросишь? - проворчал старик. - И отца забыл и сына? Вот вы какие...
- Да я знаю о нем... немного... Жив ведь Ленька, здоров?
- Ну, здоров, - ответил Тарас и вдруг спохватился. - Постой, постой. Да ты от кого знаешь?
- Ну, от Насти... - неохотно выдавил сын. - Пишет она мне... иногда... Люди приносят...
- Та-ак... - горько покачал головой Тарас. - Заговорщики! Ну, Степан, вовек я тебе этого не прощу. Не прощу, нет. А Настю - приду - выпорю.
- Так ведь я ж свою ошибку признал, - засмеялся сын. - Видишь вот, не таюсь.
- Не таюсь! Еще бы от родного отца таиться. Да кто тебя человеком сделал, а? Да я, если хочешь знать, я тебя в большевики вывел!
- Тсс!
- Верно ведь? - шепотом спросил все еще злой Тарас.
- Верно, отец, верно. Все верно!
- Нет мне от сынов радости, чертовы вы дети! - проворчал он, не унимаясь. - Один в плен попал, еле выдрался. Другой от отца таится. От третьего вестей нет. Один я, как пень, старый дурак, хожу по свету.
Он снова посмотрел на сына. В темноте было смутно видно его лицо, только глаза блестели.
- Ну, давай! - дрогнувшим голосом сказал старик. - Давай, как люди, поцелуемся хоть. - Он обнял голову сына, привлек к себе и прошептал прямо в ухо: - Спасибо, сын! Спасибо, что не обманул... Я на тебя надеялся больше, чем на всех... Спасибо! - И он поцеловал его. Потом легонько оттолкнул и добродушно проворчал: - Эть, бородатый какой! Только по голосу тебя и признал. Голос - мой. Ну, пойдем! - сказал он, подымаясь. - Покажу я тебе моих попутчиков.
Они подошли к костру, и Тарас представил Степана:
- Вот. Земляка встретил.
- А-а! - равнодушно отозвался Петр Петрович. - Ну, садитесь, грейтесь!
Петушков скользнул по лицу Степана неопределенным взором и тотчас же забыл о нем. Охватив голову руками, он раскачивался над огнем, вздыхал, бормотал что-то...
- Вы что, больны? - вежливо спросил Степан.
- А? Да, да... Больной... больной я... - пробормотал парикмахер. Старый, маленький, глупый человек... Это я... Пожалуйста... И мне ничего не надо на земле. Ничего... Только гранату... Одну гранату. Больше я ничего не скажу.
