Дочь Востока. Автобиография - Бхутто Беназир
За три года до этого в Пекине мои президентские прогнозы оказались не столь удачными. Отец послал нас четверых, меня с братьями и сестрой, знакомиться с коммунистическим Китаем. Во время неофициальной встречи Чжоу Эньлай, китайский премьер, спросил меня, кто, по моему мнению, станет следующим президентом США. Я уверенно ответила, что Джордж Макговерн, и настаивала на своем мнении даже после того, как Чжоу сослался на то, что его американские источники склоняются в пользу Никсона. Как антивоенный активист Гарварда и временный житель либерального северо-востока США, я не могла прийти к иному выводу. Чжоу Эньлай попросил меня написать ему о своих свежих впечатлениях по возвращении в США. И я снова пришла к тому же выводу. Это что касается моей политической прозорливости в студенческие годы.
Мои собственные — более успешные — президентские выборы больше занимали меня осенью 1976 года, когда я вернулась в Оксфорд для прохождения годичного аспирантского курса. Хотя мне не терпелось сменить академический мир на дипломатический, отец считал, что дети его, будучи детьми премьер-министра, должны обладать неоспоримой квалификацией, чтобы избежать обвинения в фаворитизме.
Мой брат Мир только начинал обучение в Оксфорде, и я, конечно, хотела бы проводить с ним больше времени. Но основной моей заботой стало завоевание места президента Оксфордского общества. Я уже состояла в его комитете, исполняла обязанности постоянного казначея, но первая моя попытка стать президентом провалилась. На этот раз я победила. Моя победа в декабре 1976 года внесла сумятицу в «мужской клуб», куда всего десять лет назад женщины допускались лишь на галерею и где на семь мужчин приходится пока что только одна женщина. Удивление было всеобщим, даже отец мой удивился.
«На выборах неизбежно кто-то выигрывает, а кто-то проигрывает, — писал он мне незадолго до президентских выборов 1976 года в Америке, готовя меня к такому же поражению, какое постигло Джеральда Форда в президентской гонке с Джимми Картером. — Ты делаешь, что можешь, но результат следует принимать с достоинством». Послание месяцем позже выдержано в совершенно ином духе. «Безмерно рад твоему президентству в Оксфордском обществе, — прочитала я в телеграмме. — Отлично, прекрасно, прими мои сердечные поздравления с успехом. Папа».
Мой трехмесячный президентский срок начинался с января 1977 года. Когда мы с Миром летели домой на краткие каникулы в Михайлов день, горизонт казался безоблачным.
Познакомиться с Зия уль-Хаком меня пригласил один из секретарей отца. Произошло это в Аль-Муртазе, во время празднования дня рождения отца несколькими днями позже. Я встретилась с человеком, который через полгода отстранит моего отца от власти и впоследствии пошлет его на смерть.
Я слышала, с каким тщанием подбиралась кандидатура на этот пост, поэтому особенно интересно было взглянуть на нового назначенца на должность начальника Генерального штаба армии. Рассматривались кандидатуры шести других генералов, но все они, судя по информации органов армейской разведки, оказались не безгрешными: пьянство, разврат, супружеская неверность, подозреваемая продажность… Не без греха оказался и сам Зия. Он поддерживал связи с «Джамаат-и-Ислами», фундаменталистской религиозной организацией, боровшейся против ПНП и желавшей ввести в стране религиозное правление. Один из послов обвинял кандидата на пост начальника Генерального штаба в примитивном мелком воровстве.
Но были у него и неоспоримые плюсы. В отличие от многих его коллег он не был запятнан зверствами в Восточном Пакистане — его не было в стране во время гражданской войны. Говорили также, что он популярен в армии. А этот критерий, с точки зрения отца, весил более остальных. Слишком уж затянулся поиск нового главы Генштаба,
пора было принимать решение. И на основании положительных откликов разных военных инстанций отец остановился на кандидатуре Зия уль-Хака. «Не следует создавать впечатление, что гражданское правительство навязывает свою волю армии», — сказал отец с облегчением. И таким образом 5 января 1977 года я впервые лицом к лицу столкнулась с человеком, столь радикально вторгшимся в нашу жизнь.
Помню свое удивление при первом взгляде на него. Уж слишком велико оказалось несходство выпестованного в моем сознании с детства образа высокого, крепкого солдата — типа Джеймса Бонда — со стальными нервами и уверенным взглядом. Генерал, стоявший передо мной, оказался коротышкой, нервным, болезненного вида. Напомаженные волосы разделены на прямой пробор, приклеены к голове. Ну просто ожившая английская карикатура: этакий опереточный злодей. Не таким я представляла бравого генерала, способного воодушевить войска на битву. Он не переставал подобострастно улыбаться и повторять, какая для него честь встретиться с дочерью такого великого человека, как Зульфикар Али Бхутто. Про себя я подумала, что уж генерала, хотя бы внешне более похожего на настоящего боевого командира, найти было бы несложно. Но отцу ничего не сказала.
— Я хочу развить земельную реформу, — поделился отец со мной своими планами, прогуливаясь тем вечером в саду Аль-Муртазы. — И хочу в марте устроить выборы. Конституция не требует выборов до августа, но я не вижу причин ждать. Созданные нами согласно конституции демократические институты функционируют. Работает парламент, действуют правительства в провинциях. Получив мандат от народа, мы можем быстрее и легче продвигаться по пути прогресса, перейти ко второй фазе реформ, к расширению индустриальной базы страны, к модернизации сельского хозяйства. Ирригация, распределение семенного фонда, производство удобрений…
Он шагал по саду, развивая свои идеи, видя новый, современный, процветающий Пакистан будущего.
Многие из реформ уже стартовали. ПНП приступила к выполнению предвыборных обещаний бедным, к перераспределению земли, сосредоточенной в руках горстки феодалов. Воплощалась в жизнь социалистическая политика в промышленности, национализировались целые отрасли, монополизированные «двадцатью двумя семьями» Пакистана, прибыли текли в казну государства. Определили размеры минимальной заработной платы для тех, кто работал за гроши или вообще бесплатно на племенных князьков и промышленников. Рабочих поощряли объединяться в профсоюзы, требовать голоса в управлении предприятиями. Много происходило нового, невиданного в истории нашей страны.
В сельские районы протянулись линии электропередачи. Учреждались школы для бедных, инициировались программы ликвидации безграмотности. В пыльных городах разбивали парки и сады, строились новые и мостились старые дороги. Совместно с Китаем строили новое шоссе через Гиндукуш, до самой границы Китая. Отец твердо намеревался вывести страну из вековой отсталости к процветанию.
— У моего ишака на этой новой дороге ноги разъезжаются, — пожаловался отцу некий фермер в провинции Белуджистан.
— Есть такие ослы, которые на такой дороге не скользят, а быстро-быстро бегают, — ответил ему отец и прислал фермеру джип.
Были у отца и противники. Конечно, не испытывали к нему теплых чувств хозяева национализированных предприятий. Злились феодалы, земли которых достались тем, кто их поколение за поколением обрабатывал, получая лишь половину урожая. Члены «Джамаат-и-Ислами», многие из которых владели мелкими лавками, выступали против социальных реформ, против наделения гражданскими правами женщин, против поддержки женщин, работающих вне дома, и новых законов, запрещающих дискриминацию по признаку пола. Направленная на консолидацию политика отца раздражала сепаратистов и сторонников отделения от Пакистана в Белуджистане и на северо-западе страны.
Они рвались к независимости. Племенные вожди стремились сохранить власть над сотнями тысяч своих подданных.
Фактически в 1977 году Пакистан существовал в той же структуре, в которой он образовался в 1947-м. Сепаратисты против центрального правительства, капиталисты против социалистов, феодалы и сардары против образованных и просвещенных, бедные провинции против богатого Пенджаба, фундаменталисты против прогрессистов-модернизаторов. И на все это бросала тень армия, единственная хоть как-то организованная и функционирующая структура в кусочно-лоскутном государстве.
