Эй Джей Джейкобс - Год, прожитый по-библейски
Знакомлюсь с соседями. Среди них невысокая женщина с седеющими волосами, в бейсболке с портретом Дарвина. Как она перешла в атеизм?
– Я росла с теткой-методисткой, у которой по сути были викторианские взгляды, – объясняет моя соседка. – Слово «нога» запрещалось – приходилось говорить «конечность». А однажды я сказала «запор», и меня отшлепали. Невыносимое лицемерие.
Еще я познакомился с крупным мужчиной, похожим на портового грузчика или тренера по хоккею.
– Я атеист во втором поколении, – говорит он. – Папа плевал на землю, когда проходил мимо церкви или синагоги.
Рядом со мной коротко стриженная женщина. Кажется, ей хочется, чтобы мы поговорили о ее книге, опубликованной за собственный счет. В центре сюжета – неверующий уборщик арены в Древнем Риме.
– Главный герой убирал кровавые останки за гладиаторами.
Косясь на мою косматую бороду, они спрашивают, зачем я пришел к атеистам, и я рассказываю о своем проекте. По крайней мере они, кажется, рады, что я не ортодоксальный еврей и не исламский боевик. Но беседу приходится отложить на потом.
– Ш-ш-ш!
К тишине призывает Кен – лидер группы. Он немного похож на Джеки Мейсона[82], только рослого и широкоплечего. На его голове – синяя с белым атеистская бейсболка. Соседка с Дарвином на бейсболке рассказывает, что он тридцать семь лет проработал на IBM, а на пенсии вместо гольфа увлекся атеизмом.
Кен начинает с объявлений на неделю. Кабельный канал ищет гостей для еженедельной передачи про атеистов.
Регулярный кинопросмотр состоится в пять тридцать в пятницу. Будет показан фильм «Нюрнбергский процесс»[83] о военных преступлениях нацистов.
– «Нюрнбергский процесс»? – спрашивает лысый мужчина, сидящий сзади.
– Да, – говорит Кен.
– И как он связан с атеизмом?
– Увидите.
– Не думаю, что связь есть.
– Есть, и очень большая. И со скептицизмом тоже.
Лысый мужчина, разумеется, реагирует скептически.
Следующий пункт программы – проповеди Кена о том, как важно противостоять «верующим».
– Хватит быть вежливыми. Да, возможно, нам будет труднее налаживать контакты. Но мы обязаны говорить людям: «Библия – это литература, а не история».
– Мусака! Кому мусаку?
Кен делает паузу, пока официант подает мусаку. Он работает один, и это дает повод для шуток о «насыщении народов».
– Говорят, что в окопах не бывает атеистов, – слышали? – спрашивает Кен. – Знаете, что я скажу? Им бы перестать молиться и вырыть окоп поглубже.
– Греческий салат! Кто заказывал греческий салат?
Кен – хороший, даже харизматичный оратор, практически проповедник безбожия. У него зычный голос, он бьет ладонью по столу, подчеркивая мысль, – в общем, разве что не произносит «аминь». Есть только одна проблема: никто не верит, что Кен наделен властью от Бога, – а значит, ему гораздо труднее удерживать внимание аудитории. Слушатели переговариваются и перебивают его проповедь.
Я ухожу рано – мне надо к сыну, – но через неделю возвращаюсь, чтобы побеседовать с Кеном. Он рассказывает, что его путь к атеизму начался, когда ребенком он понял, что Санта-Клауса не существует.
– Я понял, что доставить все подарки невозможно, – говорит Кен. – FedEx тогда еще не было.
То есть Кен утратил веру в Санта-Клауса из-за проблем с логистикой. Вполне в духе IBM, как мне кажется.
– И я стал спрашивать себя: а какие еще небылицы мне рассказывают?
Я интересуюсь, трудно ли возглавлять группу атеистов. «Все равно что пасти кошек», – отвечает он. Атеисты по своей природе не склонны к объединению.
– Они индивидуалисты, – говорит Кен.
Возможно, это объясняет, почему нам принесли тридцать счетов за обед.
На самом деле Кен сумел привлечь в группу новых членов и запустить различные программы. Но если вы побываете на встрече атеистов, то поймете, отчего религиозному лобби пока не стоит беспокоиться насчет атеистского лобби. И почему не существует взмывающих в небо атеистских соборов, а в верхний ящик гостиничной тумбочки не кладут эссе Бертрана Рассела[84] «Почему я не христианин». Страстные проявления безверия – сложная штука.
В последнее время атеисты стараются. Антипапами движения стали такие известные писатели, как Сэм Харрис, Ричард Докинз и Кристофер Хитченс[85]. Но если считать организованную религию Голиафом, выходит, что организованный атеизм – Давид.
Удерживай язык свой от зла…
Псалтирь 33:13День 70. Многие друзья ожидают, что я буду говорить, как ходячая Библия короля Якова. Они хотят, чтобы я – или мое альтер эго Яков – обильно приправлял речь «ибо», «горе мне» и «иже аще». Друзья начинают электронные письма призывом: «Внимай, о Джейкобс». Или звонят и заявляют: «Истинно говорю тебе, пришло время вместе отведать пиццы».
Я пытаюсь подыгрывать как могу («Да, я возрадуюсь празднику пиццы»). Но не слишком стараюсь. Такая лексика скорее напоминает об Англии XVII века, чем о Древнем Израиле.
Нет, чтобы говорить по-библейски, нужны перемены радикальнее перехода на высокий штиль. Необходимо тщательно проработать содержание высказываний: ложь, жалобы и сплетни не допускаются.
Все это определенно будет нелегко. Остановлюсь на теме сплетен, потому что она хуже остальных. В Библии есть по крайней мере двадцать пассажей с осуждением сплетен. В переводах используются такие слова, как «клевета», «лживый язык», «коварные уста».
Получается, я не могу вступить в разговор коллег, которые обсуждают, как пьяная актриса нацарапала нецензурные слова на зеркале в туалете или как ведущий новостей собирается бросить жену ради молодой женщины. Придется постараться, без этого жить по Библии невозможно.
Но если вы действительно хотите не нарушать библейские принципы в речи, надо пойти гораздо дальше. Необходимо избегать любых негативных высказываний. Вот как один из моих библейских справочников определяет злой язык: «Это любые уничижительные или порочащие утверждения о человеке, которые, будучи вынесенными на публику, нанесут ему физический или материальный ущерб или вызовут душевные страдания и страх – даже если оскорбления и обвинения соответствуют действительности».
Другими словами, это семьдесят процентов разговоров, которые ведутся в Нью-Йорке.
На иврите злые слова называются «лашон хара», и раввины сравнивают их с убийством. Как гласит Талмуд: «Сплетник стоит в Сирии, а убивает в Риме». У многих христиан похожее представление об осуждении других. Павел в Послании к Ефесянам призывает: «Никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших, а только доброе для назидания в вере, дабы оно доставляло благодать слушающим».
В Библии допускается некоторое порицание – например, мягкий укор возможен, если надо предупредить друга, что он собирается открыть кофейню на паях с аферистом. Но в целом ирония, язвительность, пренебрежение, насмешки, сарказм и презрение под запретом. И соблюдение этого правила мне практически неподвластно. Я терплю поражение ежедневно. И ежечасно.
Вот с чем я столкнулся на прошлых выходных. Мы с Джули были на свадьбе на Лонг-Айленде, и жених с невестой позаботились о гостях: заказали микроавтобус, чтобы добросить их до Нью-Йорка. Но вздремнуть в дороге не удалось. Пришлось слушать очень шумного и очень пьяного мужчину с козлиной бородкой.
В течение часа он без остановки распинается перед симпатичной блондинкой, пытаясь ее окрутить. Вот что она слышит (а заодно и мы все):
– Мой номер называется «Зачем стараться». Это рассуждение на тему суицида. Очень смешное. У меня очень смешные мысли. Смерть смешна. Я смеялся на всех похоронах, на которых был.
Она вежливо кивает.
– Преподаватель сказал мне: «Вы отличный актер». А я ответил: «Не знаю, что это значит». И я правда не знаю. Для меня существует только процесс.
Как же мне хотелось наклониться к Джули и высмеять говорливого болвана с зализанными волосами и пафосными очками в стиле Бадди Холли[86].
Он продолжает:
– Поч-ч-чему я восхищаюсь Джорджем Клуни? А я вам скажу. Он хочет что-нибудь сделать для общества в целом – и остальных.
Так и тянет сказать Джули, что он слишком акцентирует «ч» и «т».
Через пару минут он неожиданно говорит:
– Всегда хотел нарисовать комикс «Гризельда из Пьянополиса».
Когда даже ему становится ясно, что женщина не ляжет с ним в постель, он обращает внимание на других пассажиров. Включая меня. Общий знакомый упоминал, что я пишу для журнала Mental Floss[87], где публикуют интересные факты. Для него это знак. Он кричит:
– Интересные факты! Эй, журналист! Расскажи-ка нам какие-нибудь интересные факты!
По его тону ясно, что моя работа недотягивает до художественного уровня шоу о суициде. Я не согласен. Выйдя из микроавтобуса, держусь три минуты. Мы с Джули молча идем домой. В гидравлической метафоре человеческого поведения что-то есть: пар накапливается в мозгах, и необходимо дать ему выход.
