Вадим Бурлак - Русский Париж
Самый замечательный из этих кабаков находится в предместье Сен-Марсо. Сюда стекаются в дневные часы отвратительнейшие создания из окрестностей Пон-Нёфа и Лувра, чтобы истратить на водку несколько су, вырванных у похотливых трубочистов, чернорабочих и воров.
Их нередко можно увидеть здесь вокруг наполненного водкой жбана, вперемешку с солдатами, носильщиками и отходниками. Они образуют чудовищный, непристойный хор, никогда не смолкающий в этом гнусном шинке.
Разгоряченные водкой пьяницы не всегда бывают миролюбиво настроены. Они часто затевают ссоры, и спокойствие водворяется только после побоища. Нередко здоровенному кабатчику приходится насильно тащить из-за столика упорных драчунов и выталкивать их на двор. Там они завершают ссору целым градом побоев, после чего и победитель и побежденный вновь занимают свои прежние места за столом и забывают за стаканом водки и ругань и драку…».
Подобными кабацкими сценами русских трудно было удивить. На родине и не такое видывали. И в Париже, как и в отечестве, они не оставались беспристрастными к кабацким скандалам и нередко принимали в них участие.
Сцена и чтенияВ отличие от современных русских туристов наши соотечественники XVIII века, знатные и простолюдины, бедные и богатые, оказавшись в Париже, обязательно посещали театры. Одним по карману были партер и ложа, другим — галерка.
Конечно, такую важную сторону жизни Парижа, как сцена, Луи-Себастьян Мерсье не оставил без внимания: «Наши спектакли нуждаются в писателе, который, так сказать, наблюдал бы за ними и записывал бы все оскорбления, наносимые публике, будь то по небрежности, или по лени, или по глупости актеров.
Все искусства подвергаются благотворному влиянию критики, которая держит их начеку…».
Мерсье любил и знал французский театр, но свою язвительность по отношению к этому предмету своей любви даже не пытался скрывать.
«Почему же одно только декламационное искусство избавлено от ежедневных замечаний, которые повели бы к его усовершенствованию? — задавал он вопрос своим слушателям и читателям. — Права авторов, этих отцов театра, кормильцев актеров, были вплоть до настоящего времени до такой степени неясны и изменчивы, были так подчинены людскому капризу и алчности, что, можно сказать, их и вовсе не существовало…».
Свои критические замечания по поводу французского театра Мерсье высказывал и своим знакомым русским аристократам, обосновавшимся в Париже.
Те его почтительно выслушивали, соглашались, а про себя думали: «Нам бы ваши проблемы!».
Театр Одеон, построенный в 1780–1782 гг.И все же влияние и вкусы Мерсье на умы русских театралов, встречавшихся с ним в Париже, неоспоримо.
Конечно, и задолго до него в салонах Петербурга и Москвы практиковались так называемые «чтения». Но отчасти именно Мерсье повлиял на распространение «чтения» в России.
«Появился новый род представления. Тот или иной писатель, вместо того чтобы читать свое произведение друзьям и спрашивать у них мнения и совета, назначает определенный день и час (не хватает только афиш), является в меблированную гостиную, садится за стол между двумя канделябрами, просит, чтобы ему подали сахарницу или сиропу, жалуется на свою якобы слабую грудь и, вынув из кармана рукопись, напыщенно читает свое новейшее, зачастую снотворное произведение…
На этих чтениях все бывает нелепо: поэт является со снотворной трагедией в стихах или с длинной эпической поэмой в общество молодых, хорошеньких женщин (настроенных на веселый и легкомысленный лад); возле них — их возлюбленные; всех гораздо больше занимает окружающее, чем автор и его пьеса. Интонация голоса, какого-нибудь слова, жеста, самого пустяка бывает достаточно, чтобы вызвать в них безудержную веселость…».
Букет с «сюрпризной»В 70–80-х годах XVIII столетия парижские актеры и литераторы совершили открытие: на театральные представления и салонные чтения надо приглашать русских!..
Независимо от сословия и веса кошелька, они — самые лучшие зрители и слушатели.
Французские служители Мельпомены отзывались о русских:
— Холодный, северный народ, а как рукоплещут буйно, и по-детски искренне восторгаются!..
При этом актрисы добавляли о замечательной традиции москвитян — метать на сцену, к их ножкам, «все ценное, звенящее и сверкающее».
Действительно, подобное случалось в парижских театрах. Восторженные русские зрители нередко швыряли к ногам полюбившихся актрис звенящие кошельки, браслеты, медальоны, перстни, броши.
Разумеется, эти украшения были изготовлены из драгоценных металлов.
Самые проворные и находчивые русские отправляли актрисам букеты с так называемыми «сюрпризками». Среди цветов пряталось дорогое ювелирное изделие и записка, в которой назначалось свидание.
Вначале Париж — на колениКлер-Ипполит-Жозеф Легри де Латюд, а по сцене — Клерон, считали величайшей французской актрисой XVIII столетия.
Об одном казусе, связанном с ней, вспоминал Мерсье. Он писал, что актеров отлучали от церкви, и лишь король, парламент и духовенство могли снять с них анафему. «Такова власть обычая, предрассудков или, если хотите, непоследовательности. Что касается самих актеров, то они предпочитают потешаться над этим отлучением, чем стараться освободиться от него.
Девица Клерон составила докладную записку по этому вопросу. Адвокат, к которому она обратилась для ведения дела, был за свою предприимчивость и смелость немедленно исключен из адвокатского сословия, и возлюбленная Танкреда (Клерон незадолго до этого сыграла в трагедии Вольтера «Танкред» героиню) была вынуждена подыскать другую службу своему защитнику, потерявшему место за старание помирить актрису с церковью. Адвокат вскоре поступил на сцену, но и там его постигла неудача: отлучение от церкви обрушилось на его голову так же, как и на голову девицы Клерон!
Некоторое время Клерон сердилась на публику. Актер или актриса никогда не должны выражать своего недовольства этому всемогущему властелину. Однажды, когда занавес был уже поднят и зал полон, — девица Клерон отказалась играть из-за какой-то закулисной ссоры. Партер резко выразил ей свое неодобрение, и ей пришлось провести ту ночь в Фор-л'Эвек (парижская тюрьма, где содержались в основном неисправные должники и провинившиеся актеры).
Чтобы отомстить дерзкому партеру за грубые крики и за тюрьму, Клерон бросила театр, уверенная, что на другой же день ее на коленях будут умолять вернуться. Что же произошло? Публика ее позабыла, а у нее из-за отсутствия практики пропал талант. Оставшись в тени, вдали от рукоплесканий, она провела однообразные дни, которые могли бы быть полны жизни и славы, не сними она с себя одежд Мельпомены, которая ее устами говорила с большим достоинством».
