Феликс Кандель - Врата исхода нашего (девять страниц истории)
— Когда я сидела под домашним арестом, этот Олег Николаевич, такой арийский красавец, позвонил часов в десять вечера и спросил, нет ли у меня чего-нибудь от головной боли. Ну, я им вынесла по таблетке, ему и милиционеру, а потом чаем поила на лестнице. Потом просвещать стала. Дала ему книжку про народников и про третье отделение. Вот, говорю, поучитесь, как они работали. Он прочел с большим интересом…
— Один паренек из всех, кого я видел, показался мне симпатичным. И он ехал рядом со мной, бок о бок: так ему по должности положено. И я решил с ним поговорить… Они очень натренированы и стараются не отвечать, но после нескольких его междометий стало ясно, что он ничего обо мне не знает, абсолютно! Кто я, что я, куда хочу уехать… И про других тоже не знает. И я стал ему рассказывать про евреев, про диссидентов, про Сахарова, — какой это святой человек… И он с интересом слушал. Потом я спросил: «Не будет нагоняя от начальства?» Он говорит тихо: «Не знаю…» На другой день его не было…
— Был еще один, неприятный такой. Белокурая бестия. Фашист. Один раз я шел быстро-быстро, — я умею быстро ходить, — так на другой день он подошел ко мне и говорит: «Вы сегодня не торопитесь, Вениамин Моисеевич?» Я говорю: «Нет, а что?» «Вот сердце у меня болит… Бежать за вами не могу». Ну, я пошел помедленнее… А мне было интересно увидеть номер машины, которая за мной ездила. А они почему-то скрывали это… Какие-то у них дурацкие правила игры… И я вижу, что машина стоит за другими машинами, резко разворачиваюсь и успеваю заметить номер. Я вынул ручку, чтобы записать, а он подошел ко мне и так это зло говорит: «Сейчас же положи ручку, а то будет тебе финиш…» Я положил ручку, зашел в подъезд и там все записал… А потом подумал: чего это он мне грозит? Пожалуюсь-ка я на него его же начальству… Оказалось, что в Москве дозвониться до КГБ проще простого. В два касания я это сделал. Позвонил в милицию, сказал, что мне нужно КГБ. Какой район? Сказал район. Минуточку, — и дал номер телефона… Звоню, рассказываю про слежку. Ходите, говорю, если вам положено, но ведите себя вежливо. Он все выслушал и сказал, что за мной никакой слежки нет. На другой день этого человека не было. И больше никогда не было…
— Мы сидели в милиции, в «ленинской комнате», и завели с ним разговор. За жизнь: о том, о сем… И как-то мы к нему расположились, и он, вроде, расположился к нам. Но тут кто-то сказал фразу на иврите… Как он подскочит! «Прекратите разговоры на иностранных языках!» И сразу стало видно, что вся его расслабленность — это сплошное притворство. Он работал. Он все время работал, И по его окрику стало понятно, что если будет сейчас команда стрелять — он расстреляет. Каждый из них — по своей должности — он будет в тебя стрелять. По должности он твой враг. И это надо всегда помнить: он — враг…
— С ними вообще нельзя разговаривать. Ни о чем. Ты можешь своими беседами — самыми безобидными — создать у них надежду, что уже наклевывается. Так ты для них никто. Ты для них враг народа. Им плевать вообще на тебя. Они с тобой поговорили и записали: «неконтактен»… Но если они запишут, что наклевывается, это войдет в план. Ты, конечно, в конце концов откажешься, но тогда ты станешь их личным врагом. А это другое дело… Я рассматриваю это и с чисто бюрократических позиций. Если перед тобой поставили галочку; то пока ее не снимут, — хрен ты от них вырвешься. У них есть, наверно, план по вербовке… Все. Ты попался. И поэтому я всем говорю: «Не надо. Ты же не дома. Чего ты с ними разговариваешь?..»
— Это дьявол — улавливатель душ. Дьявол, который витает над землей и видит червоточинку, через которую можно проникнуть в человека. Та же самая модель… Когда ты начинаешь с ними разговаривать, они тянут тебя на новые разговоры. Как паук: хоть одной паутинкой прилепиться к тебе, — пусть пока будет. А там, глядишь, вторая, третья… А там — куда ты от них денешься? Всякому видно, что ты прилип…
— Для меня это не люди. Мне их совершенно не жалко… Один раз мы с мужем поехали в лес, за грибами, и за нами увязалось восемь молодцов. Было очень холодно, проливной дождь, но у нас было много еды, термос с кофе… И вот они стояли вокруг нас, — мы сидели и ели на бревнышке, под зонтиком, — а восемь молодых ребят стояли вокруг и глядели, как мы едим, и нюхали запах горячего кофе. И я вижу, что у одного из них вообще рваные ботинки… Я сначала испугалась, — я испугалась своего чувства жалости, — но потом я вспомнила, как они не позволили моему мужу позвонить, когда его мать была при смерти, как они дали пятнадцать суток беременной женщине из Риги… Мне было много чего вспомнить, когда я их видела в лесу, под дождем, в рваных ботинках. И я спокойно ела, мне было их ни капли не жалко…
IV
Можно спросить: когда это началось?
Можно ответить: а когда это кончалось?..
Глубоко, в недрах, в тайниках, запрятанное от посторонних глаз, — вечно существовало это желание — выделить себя, понять себя, ощутить свое место, — и прорывалось оно порой тихими, негласными судебными процессами над сионистами, и проявлялось оно порой хитрыми, изворотливыми способами наиболее решительных, что уезжали сначала в Польшу, а оттуда уже в Израиль…, — но открыто, массово, наперекор властям оно проявилось совсем недавно, лет десять тому назад…
Испуганные — сбрасывали с себя паутину страха.
Замордованные — учились сызнова держать гордо голову.
Затравленные — вставали во весь рост, распрямляя покатые спины.
И главным для всех было, и главным для всех осталось — преодоление страха. Страха, который прилипчив. Который передается от отца к сыну. Который прививали и насаждали прежде. Который прививают и насаждают теперь. И уже казалось одно время, что страх — он у нас в генах, что заражены им навсегда, навечно, и не избавиться от него никогда. И тем удивительнее события этих лет. Тем удивительнее результаты…
И вот вам отрывки из писем, что писали евреи по всем адресам мира в надежде на помощь, защиту, сочувствие или сострадание. Вот вам — преодоление страха: из года в год, от письма к письму…
«Всем известно, как справедливо осуществляется на деле национальная политика в СССР, теоретические основы которой сформулированы еще основателем государства В. И. Лениным. Давным-давно в стране нет еврейских погромов, черты оседлости и процентной нормы. Евреи могут ходить по улицам, не опасаясь за свою жизнь, поселяться, где хотят, занимать любую должность вплоть до поста министра, что видно на примере В. Дымшица, заместителя председателя Совета министров СССР. В Верховном Совете есть даже депутат-еврей — А. Чаковский, главный редактор «Литературной газеты»…
