Шракбек Кабылбаев - Синие шинели
Галишева со связанными руками втолкнули в подвал. Пол в нем был земляной и холодный, разутые израненные ноги болели, хоть плачь. Милиционер, стиснув зубы, стал ждать своего конца.
Так прошло не более часа. Наконец дверь отворилась, и часовой грубо окликнул:
— Выходи!.. Атаман кличет…
Галишев очутился в большой светлой комнате. За столом уставленным бутылками, сидел крепкий, обросший щетиной мужчина и смачно дымил самокруткой.
Он приказал развязать Галишеву руки, налил стакан самогона.
— Держи! Перед пулей крепче стоять будешь…
Галишев отказался:
— Не из пугливых!..
— Э-э, да ты, видать, герой! Шкура! — выкрикнул Киселев и, грузно дернувшись из-за стола, кулаком сбил милиционера. В бешеной ярости выхватил пистолет, поставил Галишева к стенке и, не целясь, стал стрелять. Пули слева и справа ковыряли стену.
Расстрел отложили до утра. Галишеву сказали, чтобы подумал о своей молодой жизни. Если, мол, он дорожит ею, то пусть вступает в отряд атамана.
* * *Константин Галишев не стал думать над тем, что ему предлагали. Лучше умереть от вражеской пули, чем затравленным волком скитаться по свету… Его снова бросили в темный, сырой подвал. Он повалился на пол и тут же уснул.
Проснулся в полночь. Большая и чистая луна глядела в окно, зашитое железными прутьями. Совсем рядом протопал часовой.
Милиционер подошел к окну. Днем он не обратил внимания на то, что оно было без стекол. Галишев потянул один из прутьев, и он легко поддался. Попробовал другой, третий… Окно опустело.
Пока не вернулся часовой, надо действовать. Здоровой рукой он оперся на скользкую от сырости нишу, просунул в окно голову и, сделав усилие, оказался на улице.
Осмотревшись, Галишев кошачьим шагом пробрался к затемненной от луны стороне дома и стал ждать. Неподалеку послышалось слабое покашливание. Тело сжалось в пружину. Исход схватки решит смелый, решительный бросок. Другого уже не будет…
Все дальнейшее произошло в считанные секунды. Галишев оглушил часового камнем, связал его, а в рот втиснул кляп.
Вооружившись, милиционер смело открыл дверь дома, прошел в атаманскую комнату. На полу была раскинута перина, в углу стояла заряженная винтовка, а на столе валялась полевая сумка. Киселева не было…
К вечеру того же дня милиционер Галишев прибыл в Уральск. С собой он принес две винтовки и ценные сведения о численности банды Киселева.
И. АНТИПОВ, сотрудник МООП.
г. Уральск.
Ю. Кузнецов, В. Садовников
ЛЮДИ ПОМНЯТ
За проявленное мужество и отвагу при задержании опасных преступников наградить милиционера Свиридова Николая Егоровича орденом Красной Звезды.
Председатель Президиума Верховного Совета СССР Л. Б р е ж н е в. Секретарь Президиума Верховного Совета СССР М. Г е о р г а д з е.Москва, Кремль, 28 апреля 1962 г.
Поезда шли на целину. В вагонах не умолкали песни, слышались взрывы громкого хохота. Парней и девчат встречали древние ковыльные степи.
Целине требовались не только хлеборобы. Ей нужны были строители и бухгалтеры, врачи и повара, инженеры и парикмахеры, учителя и милиционеры. И целинники шли работать туда, где они были нужны.
Так и случилось, что двадцатитрехлетний воронежский комбайнер Николай Свиридов, приехавший в Кустанайскую область по комсомольской путевке, начал свою службу в милиции на небольшой станции Кушмурун.
Поселок маленький, всех жителей знаешь в лицо, однако служба беспокойная. Станция. Народ уезжает, приезжает. Николай и не подозревал, что первое время будет так нелегко. Но к военной дисциплине он привык еще в армии. Это помогло втянуться в строгий режим милицейской службы. Со временем все больше набирался опыта, а настойчивости ему было не занимать. Он четко и умело выполнял задания, ему поручали ответственные дела. А вскоре за добросовестную службу и инициативность ему досрочно присвоили звание сержанта.
Н. Е. Свиридов.
Первым поздравил Николая его сосед младший сержант Диденко. Вместе шли со службы домой. Они всегда ходили молча. Очень уж неразговорчивым был Николай. Сегодня такой день, а он идет себе спокойно, помалкивает. Диденко попытался растормошить его. Но он, как всегда, отвечал односложно. Однако Диденко давно дружил с Николаем и знал, чем того можно увлечь.
— Ну, как твой Юрка?
Николай мгновенно оживился.
— Понимаешь, жена положила его вчера на нашу кровать. Смотрит: спит. Отвернулась на три минуты за чем-то. Оглядывается, а его нет. Пеленки тут, а его не видно. Кинулась к кровати, а он в уголочке лежит, ноги к потолку поднимает и улыбается. Как развернулся, как уполз — уму непостижимо…
Николай очень любил своих детей — двухлетнего Сашку и трехмесячного Юрку. Рассказывать о них мог сколько угодно. Но только своему другу Диденко. Когда Николай вспоминал разные истории, приключавшиеся с сыновьями, лицо его преображалось, твердые губы расплывались в ласковой улыбке.
Диденко всегда удивляла в Николае постоянная сдержанность, серьезность, с которой он делал любое, даже самое пустячное дело. И еще Николай никогда не говорил с ним о их дружбе — этого уж от него никогда не дождешься. Но зато каждый раз он поджидал Диденко, чтобы вместе идти на работу и с работы, старался вместе попасть в наряд.
В тот вечер Николай так и не дождался Диденко.
Уже час ночи, а его все нет. Николай всегда старался не задерживаться, знал, что если к половине второго не придет домой, Таня будет волноваться. Сдал дежурство, сыграл партию в шашки. Да, задерживается Диденко. Николай взглянул на часы — начало второго. Времени — как раз добраться домой.
Он шел по пустынной немощеной улице. В редких палисадниках уже начали осыпаться листья. Стоял август, но приближение осени чувствовалось, особенно сейчас, по-осеннему прохладной ночью. «Скоро дожди начнутся, — подумал Николай. — Ночи станут длинными. Хлопот прибавится…»
Откуда-то со степи налетел ветер, сорвал несколько листьев с дерева.
Николай замедлил шаг. Вот и его домик. В окне свет. Не спит, ждет. Подошел к калитке, облокотился на штакетник. Прислушался. Сейчас должны петь первые петухи. Вот один уже подал голос где-то далеко, на другом краю поселка.
Николай обернулся, прислушиваясь. По другой стороне улицы торопливо прошли четверо. По тому, как они пробирались, стараясь держаться в тени домов и по тому, как они сгибались под тяжестью какой-то ноши, он понял, что дело тут нечисто. Четверо на минуту остановились, поговорили тихо о чем-то и двинулись в сторону железнодорожного полотна.
