Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.II: Повести и рассказы. Мемуары.
— Не плачь, слышь, не реви, дурочка! Барыбин с тобой… он тебе отцом будет!
И на этом месте судьба, как ножом, разрезала на две части жизнь Верочки. Когда утром, в прекрасном, специально для нее снятом номере «Европейской гостиницы» она прочла в газете слезливый фельетон про девочку-модистку, которую вчера на Бассейной чуть было не задавил автомобиль, и о том, как плакала эта девочка и просила смерти над изуродованной картонкой с нарядом, — всё это показалось ей уже лишь страшным, но обманным сном.
А в соседнем номере звонил в это время по телефону Барыбин, вызывал знакомого директора гимназии и, вызвав, говорил ему:
— Ты, дружок, загляни-кось сейчас ко мне. Дочку я себе нашел, а она учиться хочет, — так твой совет, дружок, требуется…»
III
В передней послышался звонок. По столовой протопали грузные ноги кухарки.
«Вера вернулась», — подумал Иван Иванович и, положив рукопись на стол, пересел от стола на диван, — ему не хотелось, чтобы жена застала его врасплох за чтением этой автобиографии, к которой он имел столь немаловажное касательство. И он не ошибся. Вера Петровна, войдя в кабинет и без поцелуя прижавшись холодной от мороза крепкой щекой — обычная ее ласка — к щеке мужа, сейчас же спросила:
— Ну, прочел рассказ этой Барыбиной? Славно, не правда ли? Только название надо изменить, уж очень дикое!..
— Автобиография какая-то! — неопределенно ответил Столбунцов. — И ты обратила внимание: героиня, — он криво усмехнулся, — твоя тезка, Вера, этот купец-благодетель — Барыбин, и автор — В. Барыбина…
— Нет, я об этом не подумала, но другое мне показалось странным. — Вера Петровна направилась к столу и взяла рукопись. — Конец… Ты еще не дочитал?.. Так я прочту… Понимаешь, она ищет этого своего обольстителя, студента Ваню, наконец находит следы его существования…
— Что ты говоришь? — неестественно стремительно удивился Иван Иванович и, встав, зашагал по кабинету. — Мне вообще не нравится этот рассказ, и, знаешь, у меня почему-то ужасно разболелась голова… Оставим эту Барыбину. Какая-нибудь психопатка!..
— Действительно, ты сегодня какой-то странный, — забеспокоилась Вера Петровна. — Но ведь тут всего несколько слов.
— Она, героиня, разыскала своего Ваню и хочет ему написать, но боится, ибо Ваня уже женат, очень любит свою жену, — она всё это выяснила, — ведет честную трудовую жизнь, и героиня не хочет даже ненароком причинить ему неприятность.
— Она очень милая, право! — успокаиваясь, вздохнул Иван Иванович. — Но прошу тебя, оставим всё это. Очень хорошо, что ты не опоздала к ужину, пойдем кушать…
— Но, милый, — строго сказала Вера Петровна, — это уже капризы! Я говорю с тобой об этом рассказе не зря — нам надо решить, возьмем ли мы его для новогоднего номера… Я нахожу, что у рассказа, вообще прекрасного, нет конца: она, эта Барыбина, заканчивает его тем, что героиня все-таки пишет Ване письмо, в котором просит, чтобы он пришел встретить Новый год в этом — ну, как его! — очень фешенебельном ресторане на Морской…
— Но куда же этот Ваня денет свою жену? — недоуменно вырвалось у Ивана Ивановича.
— Ну, милый, — засмеялась Вера Петровна симпатичной ей наивности мужа, — об этом она не думает, конечно. Если он захочет повидать обольщенную им когда-то девушку, которая, видимо, продолжает еще его любить, он сумеет всё устроить… Ведь мужчины так артистически умеют обманывать жен!..
— Но как, как?! — почти с просьбой приставал Столбунцов к Вере Петровне.
— Ты совсем глупенький в этом отношении, — ласково улыбнулась жена и протянула мужу губы. — И очень хорошо, за это-то я так тебя и люблю и так тебе верю. У нас общее дело, редкая, осмысленная совместная жизнь!..
IV
Рассказ, присланный Барыбиной, точнее — ее автобиография, выбил Ивана Ивановича из повседневной спокойной трудовой жизни. Во-первых, какая-то сила толкнула его разузнавать, что в действительности представляет собою эта самая Вера Барыбина.
Факты, изложенные в рассказе, оказались совершенно верными: да, усыновленная сибирским богачом, в прошлом году умершим, Верочка-модистка владела теперь баснословным состоянием. Ей было только двадцать лет, была она умна, добра и очень хороша собой.
И хотя Столбунцов любил свою жену и совершенно, казалось бы, был удовлетворен своим положением, он не мог уже не сравнивать этого положения с тем, какое он занял бы в обществе если бы стал обладателем состояния Веры Барыбиной. И когда такие сравнения приходили ему на ум, то любовь его к жене тускнела и отходила на второй план.
«Миллионы! — с мучительной тоской думая Столбунцов. — Миллионы!.. Если бы Вере Петровне предложить миллион, разве бы она не отказалась от меня?.. А я? С такими деньгами я мог бы издавать большой журнал, привлечь к участию в нем все лучшие русские литературные силы… Я влиял бы на культурную жизнь России, руководил бы ею и, в конце концов, оставил бы в истории русской литературы незабываемый след. Ради этого стоит пожертвовать любовью жены… Или я стал бы издавать большую газету, стал бы политическим деятелем, был бы избран в Государственную Думу… Может быть, меня бы назначили министром… И ничего этого не может быть только потому, что у меня есть жена, моя Вера — женщина, в сущности, ограниченная, неумная…»
Все эти мысли, вливаясь в сознание Ивана Ивановича против его воли, мучили, терзали его, уродовали его душу, как тайный порок. В светлые минуты он говорил себе, заклинал себя:
«Я уже совершил в жизни одну подлость, я обесчестил и бросил на произвол судьбы девочку — ребенка. А теперь вот я хочу еще стать подлецом и перед своей женой! Это же безумие! Безумие даже потому, что я ведь всё здание своей подлости, в сущности, строю на песке, — ведь я же еще не знаю, зачем хочет видеть меня Барыбина. Она меня любит еще? Меня, ее самого страшного врага?.. Быть этого не может! Это просто каприз взбалмошной миллионщицы или — еще хуже — желание как-нибудь унизить, обидеть меня, отмстить мне… Отмстить! Она уже нашла свою месть, — разве эта женщина не разрушила уже с таким трудом возводимую крепость моей, пусть мещанской, жизни?..»
Иван Иванович стал нервным, плохо спал, плохо ел.
Жена заметила странную перемену с мужем и забеспокоилась, но он ссылался на переутомление, вызванное напряженной предпраздничной журнальной работой.
Но как ни терзали Ивана Ивановича противоположные чувства, как ни томило его ощущение собственной нечистоты, в какую сторону ни колебался маятник его душевных настроений — чем ближе подходило 1 января, тем всё тверже и определеннее знал он, что что бы ни случилось, как бы рискованно это ни было в отношении его жены, но в торжественную ночь встречи Нового года он будет там, куда вызывала его рукопись девушки.
