В. Богров - Дм. Богров и убийство Столыпина
Примеч. Лазарева: Это неправда: он не сообщал и не мог сообщить, как я покажу позднее.
Примеч. мое.: Все эти сведения относились к давно прошедшему времени и вообще не заключали в себе указаний на какие либо преступные деяния.
«3. вручить одно письмо члену Государственной Думы Булату, а если последний не будет в Петербурге, то и это письмо передать Лазареву, с тем, чтобы оно с человеком было отправлено Булату в деревню. Все эти поручения не могли, однако, быть исполнены приехавшей дамой, ибо по случаю праздника Троицы редакция «Вестника Знания» была закрыта в течение двух дней, Кальманович же находился на даче в Финляндии. Очутившись в столь затруднительном положении, дама эта обратилась к Богрову, которого знала с детства. Кальмановичу была послана телеграмма и к вечеру того же дня он явился в Петербург, где в присутствии Богрова ему было вручено приезжей дамой письмо. Прочитав его, он выразил удивление, что перевозка столь важных писем поручается лицу, не имеющему ничего общего с партией с. — р., что парижане не рассчитали дня приезда своей уполномоченной и тем поставили ее и его в глупое положение, которое осложняется тем, что он сегодня же вечером должен ехать в Варшаву по делам. В конце концов он посоветовал даме… передать письма Богрову для вручения Лазареву, ибо Булат тоже уехал из Петербурга».
Примеч. Е. Лазарева: За исключением тонких нюансов все изложенное действительно имело место. С той лишь оговоркой, что Богров, еще в Киеве решивший повидаться со мной, обрадовался случаю, чтобы встретиться со мной.
Примеч. мое: Но и эти все данные не заключают в себе указаний на какие бы то ни было противозаконные действия с чьей либо стороны.
Далее Кулябко пишет: «В тот же день дама { уехала в Москву, а письма были переданы Багровым в петербургское охранное отделение и после этого вручены Лазареву.»
Примеч. Е. Лазарева: Это неверно. Письма были переданы невскрытыми. Кроме того, что я их тщательно исследовал прежде, чем открыть, но в тот же вечер я был у Кальмановича, который действительно уезжал в Варшаву, где у него назначено было к слушанию дело. Я убедился, что со времени выхода Богрова от Кальмановича и до прихода ко мне, на Кавалергардскую улицу, где я жил, он не мог быть в охранном отделении и показывать письма, да еще в праздник Троицы и Духова дня, когда все учреждения закрыты. Далее сам Кулябко опровергает это.
«После этого — продолжает Кулябко — между Лазаревым и Багровым установилась постоянная связь, и в конце концов, к Богрову явилось лицо, отрекомендовавшееся другом Лазарева, и имевшее от него пароль и заявило о своем желании познакомиться. Это лицо в разговоре осведомилось, у кого можно собрать сведения о прежней деятельности Богрова, и обещало поддерживать с ним сношения; кроме того к Богрову являлся еще один неизвестный также от Лазарева. Об этих лицах Богров сообщал начальнику петербургского охранного отделения, указывая довольно точно время и место их посещения Богрова, но были ли они взяты в наблюдение он не знает, хотя, насколько ему казалось, наблюдение в указанное им время не выставлялось. Этим и закончились свидания Богрова с упомянутыми двумя неизвестными.
Примеч. Е. Лазарева: Здесь я отмечу только, что ни с кем из моих друзей и товарищей, кроме меня самого, Богров сношений не имел и наблюдений за неизвестными устанавливать было нельзя.
Я имею все основания думать, что когда Богров виделся со мной, он еще не вошел в сношения с петербургской охранкой; что лишь после второго или третьего свидания со мной он решил завязать сношения с петербургской охранкой уже в целях убийства Столыпина. Прямо идти в охранку он, очевидно, не хотел, а решил использовать свои старые связи с Кулябко, и потому, как увидим далее, Богров запросил Кулябко — уже после свидания со мной; — вот де есть у меня интересные сведения, — к кому бы я мог с ними здесь обратиться. Кулябко телеграфирует: «к фон Коттену», и от себя послал последнему рекомендацию о Богрове.
Если принять во внимание, что Богров виделся со мною как раз на Троицу, — это я тоже хорошо помню, — а к фон Коттену он обратился только в июле… то после всего этого версия о предварительной передаче парижских писем ко мне и к Булату в охранку является вздорной. В письмах шла речь о предупреждении серьезно скомпрометированного товарища нашего, скрывавшегося в одном селе; сообщалось, что его место пребывания открыто и что ему следует немедленно скрыться оттуда. Для верности требовалось послать для этого нарочного. Если бы охранка прочла эти письма, разве можно было бы скрывающемуся спастись? А он благополучно исчез. Сам Богров не знал о содержании писем.
«В конце июня 1911 г. — продолжает Кулябко — после выезда Богрова из Петербурга, им было получено письмо от одного из неизвестных с целым рядом вопросов по поводу убеждений Богрова, его настроения и т. под., при чем для ответа был дан адрес в «Вестник Знания», Невский 40 для Н. Я. Рудакова. Ответ был послан немедленно и составлен в том смысле, что своих убеждений он не менял и менять не собирается. Затем до конца июля никаких известий от этого лица не было, когда, совершенно неожиданно для Богрова, к нему в дачную местность «Потоки» около Кременчуга явился один из тех неизвестных, с которыми он познакомился через Лазарева в Петербурге, отрекомендовавшись «Николаем Яковлевичем…»
Далее следует уже известная нам из приведенных выше показаний Дм. Богрова мистификация Кулябко путем сообщения о подготовке покушения на Столыпина или Кассо со стороны означенного «Николая Яковлевича» и «Нины Александровны», также приехавшей вслед за ним в Киев.
«Мною были посланы — продолжает Кулябко — телеграммы полковнику Коттену с запросами о личности Лазарева, Кальмановича, Булата и неизвестных, находящихся в сношениях с Лазаревым, о которых выше было доложено, в ответ на что полковником Коттеном были присланы справки на Лазарева, Булата и Кальмановича и сообщено, что находившиеся в сношениях с Лазаревым ему неизвестны: сведения о случае передачи писем из за границы через Кальмановича, еврейку и Лазарева в отделение поступили, но уже после передачи, почему не были разработаны.»
Примеч. Е. Лазарева: После предыдущих моих замечаний это место вполне понятно (т. е. никаких «неизвестных», в том числе и «Николая Яковлевича» и «Нины Александровны» Лазарев Дм. Богрову не представлял, а, следовательно, ни получать от них письма, ни встречаться с ними впоследствии в «Потоках» Дм. Богров не мог; сведения же о передаче писем из заграницы были сообщены Дм. Богровым или быть может и кем либо иным фон Коттену значительно позже, и, конечно, без передачи их содержания, так что в этом виде событие являлось совершенно безобидным.
