Ольга Трубецкая - Князь С. Н. Трубецкой (Воспоминания сестры)
В воскресенье 12-го обедала у брата Пети на Знаменке. Там же обедали и уездные предводители. Мне пришлось сидеть с Бландовым (Подольский предв., вместо Каткова). Он рассказывал мне, что на совещании, предшествовавшем Земскому Собранию и происходившем до обеда, решено было подать адрес. „Брат ваш Петр Николаевич всеми силами восставал против, но большинство заявило, что, если он не допустит адреса, они сорвут собрание и выйдут из зала: без крупного скандала не обойтись: Московское земство должно высказаться…“
13 декабря адрес был прочтен при громе рукоплесканий. В залу набилось 600 человек публики, и нервное напряжение было таково, что заниматься нельзя было. Положение брата П. Н. было не из легких, особенно после опубликования Правительственного сообщения, в коем председатели собраний привлекались к ответственности за обсуждение нежелательных вопросов. Он вышел из положения, написав следующее письмо Мирскому: „Хочу доложить Вам, глубокоуважаемый князь, и просить не отказать всеподданнейше доложить Государю, какие мотивы руководили мною при разрешении Земству высказаться.
По существующему убеждению, которое я вполне разделяю, Россия находится ныне в эпохе революционного движения и анархии. То, что происходит, вовсе не одно лишь простое волнение молодежи. Молодежь является лишь отражением того состояния, в котором находится общество. Состояние это в высокой степени опасно и страшно, как для всего отечества нашего, для всех нас, в особенности же для священной особы самого Государя. А посему долг каждого истинного верноподданного — предотвратить всеми зависящими от него мерами непоправимое бедствие.
На-днях я имел счастье представляться Государю Императору. Я старался объяснить ему, что то, что ныне происходит „ce n'est pas une simple emeute, mais une revolution“. Что вместе с тем русский народ толкают на революцию, которую он не хочет, и которую Государь может предотвратить. Но путь для этого один, единственно один — это путь царского доверия к общественным и сословным силам.
Я горячо убежден, всеми силами своей души, что, пожелай Государь доверчиво сплотить эти силы вокруг себя, Россия избавится от всех ужасов нависшей над ней кровавой смуты, поддержит своего Царя и его самодержавную власть и волю. При таком душевном состоянии всех людей, думающих о всем сказанном с ужасом и отвращением, не дать этим людям возможности высказать своему Государю то, что так страшно и мучительно у каждого болит — прямо выше сил человеческих. Нельзя молчать, когда отечество в опасности, нельзя не подумать о том, в каком состоянии находятся все те, у которых семья, дети… Пусть я даже буду признан формально виновным, как Председатель земского собрания, но совесть моя перед Государем чиста, и я спокоен“.
Среди этой накаленной и возбужденной атмосферы грянуло еще известие о падении Порт-Артура…
Сергей Николаевич мучительно и болезненно переживал это тяжелое событие. В неоконченной и оставшейся ненапечатанной статье он писал:
„Свершилось!.. Пал Порт-Артур после беспримерной борьбы, удивившей мир! И эта доблесть русских героев, которой будет гордиться Россия, не спасла ее от поражения и позора. И сердце полно горем и болью, и гневом, и мстительным стыдом, стыдом неумолимым, непрощающим, требующим удовлетворения“».
Из Записной книжки — 29 декабря:
«Не записывала все это время, потому что пера в руки брать не хотелось. Вспоминая впечатления, вызванные в прошлом году гибелью „Петропавловска“ и Макарова, невольно недоумеваешь… Трудно объяснить себе настроение общества теперь. Театры ни на один день не закрылись и были полны публикой. Профессор В-ий в день падения Порт-Артура был в Художественном театре и выражал негодование, что видел там военных… Брат Петя (Петр Ник.) заезжал к нам в сочельник и негодовал, что в соборах не служат панихиды, и каждый ждал от другого проявления чувства, которого сам не проявлял. И у всех был один вопрос в душе: что ж будет дальше и чего теперь желать? Впереди полный туман. А если что-нибудь ясно внутри — это растущая ненависть и жажда мщенья, но не против японцев: нарастание революционного духа. В самый день взятия Порт-Артура в Думе состоялось чествование кн. В. М. Голицына, и В. Н. Бобринская прилетела оттуда к нам сообщить, что, несмотря на падение Порт-Артура, чувствовался необычайный подъем духа» (!?).
ГЛАВА ВТОРАЯ
Из Записной книжки — 11 января 1905 г.:
«Известие о петербургских беспорядках 9-го января распространилось в Москве к вечеру из редакций газет, куда сообщались сведения по телефону.
Было воскресенье, и мы, по обыкновению, обедали в этот день на Знаменке у брата Пети. Все волновались, но достоверного никто ничего не знал. Тогда я предложила, на свою голову, попробовать вызвать из Петербурга по телефону А. Лопухина (А. А. Лопухин — директор Деп. Полиции.). К удивлению, мне это удалось. На мой вопрос: правда ли, что в толпу стреляли из пушек и убито 200 человек, он отвечал, что стреляли залпами, и убито 50 человек. Подробностей передать он мне не мог, и больше я ничего не узнала. Только к вечеру 10-го появилось Правительственное сообщение и началась забастовка на московских фабриках.
Сегодня весь день все в страшном возбуждении: ждут на завтра сражения в Москве.
Среди дня говорили о забастовке 25 тыс. рабочих. Говорят, что Цинделевская фабрика хотела работать, но с других фабрик пришли рабочие и заставили их примкнуть к движению. Слухи противоречивые: с одной стороны, идет запугивание, с другой — уверяют, что все завтра же придет в порядок.
Получено известие о назначении Трепова генерал-губернатором Петербурга с громадными полномочиями. Известие это одинаково волнует и возмущает людей самых противоположных мнений и с разных точек зрения.
Интересны подробности, которые сообщает С. Глебова.
Трепов по приезде в Петербург был назначен дежурным флигель-адъютантом к Государю. Во весь день Государь ему ни слова не сказал по поводу покушения на него, Трепова, только что бывшего, и до такой степени был с ним леденяще холоден, что Трепов, как преданный слуга старого закала, вернулся домой совершенно этим убитый и уничтоженный. Жена его Софья Сергеевна Трепова писала сюда своей дочери Глебовой, что радуется, что отъезд ее мужа на войну должен состояться послезавтра. И письмо это получено было одновременно с депешей о его назначении и переселении всего его семейства в Зимний дворец. Здесь на эту царскую милость многие смотрят, как на подписание Трепову смертного приговора… Как объяснить психологию Государя!
Впоследствии А. Лопухин рассказал нам подробно, как было дело (Записано с его слов 9-го февраля).
