Сергей Плеханов - Писемский
Но хандра начала проходить. Какая-то отчаянная бодрящая злость говорила: нет, для чего-то немаленького он родился, и удел его будет крут, но прекрасен. И прежде всего – надо служить! Ибо две-три таких зимы, проведенных в ничегонеделанье, и из вчерашнего театрала и бонвивана выйдет заурядный уездный увалень с перьями от подушки в волосах, с пятнами от наливок на сюртучишке...
Однако легко сказать: служить. Где, в каком качестве?
Наведался в Чухлому, побеседовал с предводителем дворянства, с местной администрацией. Последнюю неделю ноября в городе шумела Екатерининская ярмарка, и весь уездный свет съезжался, чтобы поразвлечься. На огромной мощеной площади с утра до заката толокся народ, грудился возле балаганов. Интересного товару почти не водилось – главными предметами здешней торговли были по традиции свинина, коровье масло да сырые кожи, уходившие на заводы по соседним городишкам. Но господа все равно прогуливались между рядов. Велись разговоры о губернских и местных новостях, о хозяйственных видах. Тут-то и можно было, вовсе не задавая вопросов, проведать о вакансиях, прояснить для себя устройство уездных учреждений.
То, что узнал Писемский, оказалось малопривлекательно. На всю Чухлому имелось: дума, городская ратуша, сиротский и словесный суд, канцелярия стряпчего, городническое правление. Больница. Приходское училище. Тюремный замок. Цейхгауз. Винные подвалы. Вот и вся казенная сфера. Как в ней найти поприще действительному студенту?
Нет, надо было перебираться в Кострому – там-то он определенно станет полезным членом общества, да и жизнь кое-какая забрезжит, все не уездное болото. Тетки тоже усердно склоняли Алексея в пользу такого выбора. Да и обратиться к кому было за содействием – управляющим палаты государственных имуществ состоял Александр Павлович Шипов, хоть и неблизкий, но все же родич.
31 января 1845 года Алексей Писемский определился в канцелярские чиновники палаты, а по истечении полутора месяцев последовал указ сената об утверждении его в чине губернского секретаря.
Сослуживцы очень скоро пронюхали об особых отношениях между их патроном и молодым канцеляристом. Кое-кто заискивал, другие глядели исподлобья, подозревая в нем шпиона. Но видя, что Писемский с жаром предался достаточно скучной деятельности, стали успокаиваться. Алексей Феофилактович начал врастать в быт конторы.
Сам Шипов объявлялся в присутствии нечасто. Он давал общий тон управлению, подбирал людей, а в текущие дела всерьез не вникал, оставляя их на усмотрение советников палаты. Но уж когда становилось известно, что начальство грядет, все преображались – вместо затасканных сюртуков являлись отутюженные вицмундиры, а сторожа с раннего утра скребли полы и снимали тряпками паутину из углов, курили одеколоном. В довершение ко всему от самого крыльца расстилался ковер. Чиновники замирали, как перед грозой, и только легкий скрип перьев раздавался в притихшей конторе.
Но стоило управляющему отбыть восвояси, воцарялась прежняя сумятица. Молодые канцеляристы опять прохаживались от стола к столу, потчуя друг друга табачком, хохоча над анекдотами и ненадолго смолкая только после окрика советника или делопроизводителя. Если являлся кто-нибудь из просителей, все вытягивали шеи, чтобы расслышать, о чем он толкует в продовольственном или рекрутском столе – иной раз могло что-нибудь перепасть и писцу, и прочей шушере, не говоря уж о столоначальнике и его помощнике.
Взятки, конечно, бывали. Но вершились такие дела не при всех, и как бы ни напрягали слух любители мзды, внешнее содержание беседы оставалось в рамках приличий. Подтекст ни проситель, ни благодетель не осмеливались обнажить, и сокровенное решалось позднее, в частном порядке.
Чтобы дать представление о делах палаты, придется несколько расширить рамки повествования, ибо задачи учреждения, где начал свою служебную карьеру Алексей Писемский, были поставлены перед ним несколькими годами раньше. Палаты государственных имуществ являлись губернскими органами министерства государственных имуществ, само создание которого в 1837 году явилось отражением важнейших политических процессов, подспудно воздействовавших на жизнь империи.
Главным тормозом социального и экономического прогресса было крепостное право. Это понимали не только представители передовой интеллигенции; правящие верхи также видели, что в стране усиливается брожение, что вопрос об отмене крепостной зависимости рано или поздно придется решать во избежание серьезных политических потрясений.
С самого начала царствования Николая I в Петербурге один за другим создавались секретные комитеты, призванные решить крестьянскую проблему. Но каждый раз распускались, ни до чего не дотолковавшись. Страшно было: отпустишь вожжи, а потом уж не удержишь «птицу-тройку». Изорвет постромки, разобьет седоков. Нет, лучше так оставить. У Николая I, который постоянно гримировался под нового Петра, совсем не было потребной самодержцу решительности. Вот почему даже умные и просвещенные министры не могли способствовать усовершенствованию политического строя, и он становился все более отсталым и неэффективным. Единственным исключением в системе правительственных учреждений этого царствования оказалось министерство государственных имуществ, которое было создано в основном для управления казенными крестьянами. Возглавил новое ведомство большой вельможа и широко мыслящий деятель – граф П.Д.Киселев, которого Николай Павлович считал своим главным советником по крестьянскому вопросу. Министр получил в распоряжение как бы огромный полигон, на котором мог отработать сценарий будущего освобождения крепостных и методы управления ими. Таким образом, новое административное звено имело перед собой не просто хозяйственные задачи.
Министерство стало своего рода государством в государстве, ибо ведало всею жизнью казенных крестьян. Не только «благочиние и благоустройство» мужика, но и его просвещение, пропитание, домашний быт оказывались прерогативой нового ведомства. Надзор за крестьянскими судами, издание книжек для народа, устройство так называемых запасных магазинов на случай голода, межевание земель, рекрутский учет – эти и другие вопросы входили в компетенцию чиновников губернских палат. Канцеляристы имели дело напрямую с мужиком, а не с его представителей – барином, как в других учреждениях, связанных с управлением всей остальной территории государства, оставшейся за пределами округов государственных имуществ.
Просвещенный министр, некогда состоявший в добрых отношениях с Пестелем, был сторонником освобождения крестьян с землей. Недаром за глаза называли его Пугачевым – набрав в свой «штаб» людей образованных и передовых, Киселев с рвением принялся за отработку средств будущей эмансипации.
