Юрий Стрехнин - Избранное в двух томах. Том II
Первый плотик столкнули в воду. Саша, раздевшись так, чтобы удобнее было плыть, ждала своей очереди. Ее, как, наверное, и других, немножко знобило — не только от ночной прохлады, веявшей с реки, но и от мысли, что надо вступить в темную воду и плыть к не видному во мраке берегу. Хватит ли сил? Когда капитан спрашивал, кто умеет плавать, Саша заявила, что умеет. Но одно дело купаться солнечным днем в нешироком, ласково журчащем Осколе или в Рогозцах в пруду, а другое — переплывать Дон ночью.
Вот сдвинут в воду плотик, на который Саша положила свою одежду, кобуру с пистолетом и вещевой мешок. За плотик ухватились несколько ее подруг, не умеющих плавать.
— Смелее, девочки! — подбодрила их Саша. — Я поплыву рядом, — и шагнула в реку — сразу, немедля. Донская вода, нагретая солнцем за день, ласково охватила ее. Но уже через несколько минут Саша начала зябнуть. Она могла бы плыть быстрее, но плотик двигался медленно, а покидать подруг Саша не хотела.
Днем противоположный берег Дона выглядел довольно близким. Но каким бесконечно далеким казался он теперь!
Кажется, уже миновали середину реки… Вот и желанный восточный берег. Поросший густым кустарником, он отчетливо проступил впереди. Еще немного. Еще несколько минут… У Саши уже зуб на зуб не попадает. Вдруг сведет судорогой руки и ноги, а еще глубоко… Досадно будет тонуть возле самого берега. Сделать рывок? Но плотик ползет едва-едва. Негоже обгонять его. Ведь девушки, которые вцепились в него, не умеют плавать. Может быть, придется им помогать. Однако как бы самой не пришлось звать на помощь. Сводит руки…
Сзади, где-то на оставленном берегу, а может быть, и на самой воде, раскатисто рвануло. Близ Саши по воде хлестнули осколки.
Возле плотика кто-то ойкнул. Неужели задело?
— Помогите, тону! — крик от плотика. Но под ногами уже дно. Саша ринулась к плотику, подхватила одну из девушек, у которой свело ноги, вывела ее к берегу.
Снова разрыв где-то позади.
Взять с плотика свой промокший вещмешок, одежду…
С тремя подругами Саша забежала в хату, что белела над берегом.
— Од, бедные вы мои! — всплеснула руками хозяйка, увидев полураздетых, мокрых, дрожавших от озноба девушек. — Страх какой, ночью через Дон вплавь! Лезьте скорее на печку, горячая, нынче я хлебы ставила!
Какое блаженство, сбросив влажную одежду, улечься на гостеприимной деревенской печи, сквозь постеленное рядно всем телом впитывать ее тепло. Как приятно чувствовать, что озноб покидает тебя, а на смену приходит блаженное спокойствие, и сонная истома начинает закрывать твои глаза…
Стукнула резко открытая в хату дверь:
— Немцы с того берега переправляются!
Поспешно натянута не просохшая еще одежда, вещмешок в руки. Прощай, хозяйка, спасибо за тепло!
И снова дорога. Нерадостная дорога отхода, тревожный рассвет на ней, когда начинаешь прислушиваться, не летит ли враг, поднявшийся на охоту за людьми с первыми лучами солнца. Уже высохла на теле одежда, и солнце выкатилось ввысь, и хочется пить, и уже устали ноги, а надо шагать и шагать, чтобы успеть как можно дальше уйти от врага, идущего следом. И сколько еще идти так?
До слез обидно идти по своей земле не хозяином, а гонимым. Обидно бояться врага, шарахаться в сторону с пути, заслышав где-то в небе зловещий гул бомбовозов с черными крестами на крыльях. Обидно. Но пока что враг еще сильнее, и приходится отступать, отступать… Бесконечным кажется долгий летний день, когда от рассвета до заката ступаешь, ступаешь по пыльной дороге и все время ждешь, что в раскаленном небе взвоет, падая на тебя, твоя смерть… Но и ночь не приносит покоя. Коротки привалы на сон — самые скупые часы, потому что враг продолжает наступать. Временами слышно, как позади подолгу раскатывается артиллерийский гром, словно великаны перекатывают огромные жернова. Мельница войны…
Ночью идти труднее: клонит в сон, дорога скрыта тьмой, а небо с такими спокойными звездами таит угрозы не меньше, чем днем. Слышишь, полнится оно нарастающим гулом? Пролетит враг, не заметит? Или?.. Ночь, укрой нас!
Но бессильна ночь. Вверху резко вспыхивает, и четко вырисовывается укороченная твоя тень на пыльной дороге и тени идущих вместе с тобой. Враг с высоты хорошо видит вас и хочет, чтобы от вас не осталось даже тени. Скорее в сторону, упасть на колючую, суховатую от летнего солнца траву, слиться с теплой землей, пахнущей горькой полынью. Наступит время, когда не мы, а враг будет падать на землю! А пока…
Погас безжалостный свет. Затихает звук пролетевшего дальше вражеского самолета. Не заметил? Или счел, что из стоит тратить несколько сот килограммов взрывчатки на кучку людей? Шагай дальше! Так хочется спать, ноги налиты тяжестью от многодневного похода. Но крепись! Ведь не одной тебе достается; с товарищами все переносится легче. И помни: может быть, придется испытать что-то и более трудное, чем эта, такая долгая дорога отступления.
Так или примерно так говорила себе Саша, когда ей становилось особенно трудно. Больше сотни километров шли курсанты на восток вместе с отступающими войсками и беженцами. Только перейдя железную дорогу между Воронежем и Лисками, они перестали слышать идущего следом врага и видеть его над собой. Но путь продолжался. Борисоглебск, Поворино, Бутурлиновка… Сотни километров степными дорогами. Давным-давно кончились продукты, а получить какой-либо паек по дороге было невозможно. Саша и ее товарищи питались как придется — иногда за счет сердобольных хозяек в попутных селах, а чаще шелушили дозревающие колосья, рвали горох, дергали кормовую свеклу, выкапывали недозревшую картошку на придорожных полях. С этого «подножного корма» все едва волочили ноги. Но шли и шли по многу часов в сутки.
И все же даже теперь они не просто шли на восток, не просто отступали. На привалах ночью и днем шли занятия.
Уже к августу, пройдя около пятисот километров, школа дошла до Камышина и переправилась за Волгу. Там в одном из сел она наконец обосновалась. Возобновились нормальные занятия.
А тем временем с фронта, который придвинулся совсем близко, доходили вести одна тревожнее другой: немцы идут на Сталинград.
В один из этих тревожных дней капитан Звягинцев, который теперь выполнял обязанности начальника школы, собрал курсантов и объявил:
— Мы переданы в подчинение командованию фронтом. Занятия продолжаем. Но кое-кому из вас, товарищи, придется послужить в действующих частях: там большая нехватка радистов. Нам приказано выделить нескольких. Позволит обстановка — постараемся вернуть их.
«А меня — возьмут или нет?» — взволновалась Саша. Ей, как и многим ее товарищам, хотелось на фронт, но она боялась, что девушек не станут посылать.
