Михаил Морозов - Шекспир
Но вернемся к «Укрощению строптивой». Петручио является на свою свадьбу не в пышной одежде — снова типичная — для Шекспира символика: «Она (Катарина) выходит замуж за меня, а не за мою одежду», — говорит он. В другой сцене Петручио говорит о том, что угорь полезнее ядовитой змеи, хотя у змеи и красивая, пестрая кожа; жаворонок лучше поет, чем сойка, хотя у сойки и красивые перья. И Шекспир, срывая внешние покровы, показывает нам подлинную сущность человека. Он действительно великий разоблачитель.
Итак, даже эта ранняя комедия Шекспира заставляет нас вдуматься в нее и обнаруживает более глубокое содержание, чем это может показаться на первый взгляд.
В «Укрощении строптивой» все очень театрально. Здесь действие является «спектаклем в спектакле». Его разыгрывают приезжие актеры перед медником Сляем, которого переодели во время его пьяного сна в богатые одежды и убедили в том, что он знатный вельможа. Шекспироведы много бились над вопросом, куда же в конце концов делся Сляй: ведь его реплики встречаются только в начале комедии, а затем он исчезает бесследно. Всего вероятней, что Сляй все время присутствует на спектакле и от времени до времени вставляет свои замечания, но Шекспир не написал этих замечаний, предоставив в данном случае полную свободу импровизации актера. Сляй, поверивший, что он действительно знатный вельможа, невольно лицедействует. Полусознательно лицедействует и скромная, с виду тихая, но хитрая Бьянка. Сама строптивость Катарины является своего рода лицедейством. Лицедействуют Люченцио и Гортензио, переодевшиеся учителями, Транио, переодевшийся в одежду своего господина Люченцио, педант, назвавшийся Венченцио — отцом Люченцио… И лишь Катарина и Петручио, полюбив друг друга, как бы выходят из этого лицедействующего мира и обретают подлинную свою природу.[49]
«Укрощение строптивой» овеяно той театральностью, которая отчасти напоминает итальянскую «Комедию масок». Да и некоторые образы пьесы напоминают персонажи последней: ловкий слуга Транио — хитрого Бригеллу, молодящийся старик Гремио — венецианского Панталоне. Это не случайно. Актеры итальянской «Комедии масок» приезжали в Лондон со своими веселыми спектаклями, и Шекспир, вероятно, видел их. Но вместе с тем мы здесь, как всегда у Шекспира, под чужеземными именами узнаем Англию той эпохи. Спокойный, размеренный, скуповатый быт, царствующий в доме богатого горожанина Баптисты; молодой дворянин Петручио, побывавший за морем; его запущенный родовой замок, где масса полуголодных слуг в дырявых башмаках и рваных одеждах греется в холодный, сырой вечер у пылающего камина; молодой человек, приехавший в университетский город и вырвавшийся на волю из тихого родного города, прославленного «важностью горожан», иными словами — из скучного пуританского захолустья; ужас старого Винченцио при виде роскошной одежды Транио: «Ах, бессмертные боги! Ах, мошенник! Шелковый камзол! Бархатные штаны!.. Я разорен! Я разорен! Я дома бережно веду хозяйство, а сын мой и его слуга все до полушки тратят в университете!» — во всем этом мы узнаем живые наблюдения над той действительностью, которая окружала Шекспира и из которой прежде всего брал он «плоть и кровь» своих произведений.
XII. «ДВА ВЕРОНЦА». ДРУГИЕ КОМЕДИИ ПЕРВОГО ПЕРИОДА
Даже в одной из самых «итальянских» пьес Шекспира, в комедии «Два веронца», под итальянскими именами и одеждами повсюду сквозит Англия XVI века. И нас поэтому нисколько не удивляет, когда в «Двух веронцах» (1594) один из итальянских разбойников клянется «лысым черепом жирного монаха, друга Робина Гуда». Вспомним также о слугах Лаунса и Спиде, у которых даже имена английские.
В «Двух веронцах» замечательны образы этих комических слуг, в особенности Лаунса с его собакой Крабом. В своем отношении к Крабу Лаунс в комическом плане повторяет основной и серьезный мотив «Двух веронцев»: мотив верной дружбы. И подобно тому, как Протей отвечает холодной неблагодарностью на верную дружбу Валентина, эгоистически бесчувствен и равнодушный Краб к верной дружбе Лаунса.
В английских пьесах предшественников Шекспира слуги знатных господ, как и вообще люди из простонародья, были обычно только буффонными фигурами, клоунами. Шекспир придал им человечность, живые чувства и ум. Умен карлик Грумио, слуга Петручио, в «Укрощении строптивой». Умен, несмотря на всю свою комичную нелепость, и Лаунс. «Послушайте, — говорит он, — я ведь только дурак. И, однако, у меня хватило ума догадаться, что хозяин мой в своем роде негодяй».
Впоследствии в произведениях Шекспира в периоды его творческой зрелости лица, воплощающие народную мудрость и народный юмор, встанут во весь рост, и шекспировские шуты, например шут в «Короле Лире», явятся перед нами как глубокомысленные созерцатели жизни.
В «Двух веронцах», как и во многих других-комедиях Шекспира, все полно движения, стремления вперед. Деятельный Валентин противопоставлен праздному Протею. Он хотел бы взять с собой Протея в спутники:
Чтоб чудесам земли дивиться вместе,
Чтоб, сидя дома, молодость свою
Ты не растратил в праздности порочной.
Дядя Протея удивляется тому, что его брат позволяет своему сыну:
Теряя дни, сидеть бесплодно дома,
Меж тем, как люди победнее родом
Шлют сыновей за прибылью и славой:
Тот на войну, чтоб испытать фортуну,
Тот — в море, чтобы земли открывать,
Тот — в университет, во храм науки.
«Два веронца» — сравнительно мало популярная пьеса Шекспира. Но для понимания его творчества она имеет большое значение. Образ Джулии, например, является как бы эскизом к созданным Шекспиром впоследствии образам Розалинды («Как вам это понравится»), Виолы («Двенадцатая ночь»), Имоджены («Цимбелин»). Заметим, между прочим, что, как и они, Джулия переодевается в мужское платье. Это излюбленный Шекспиром тип женщины: постоянной в своих чувствах, решительной и предприимчивой. Чем больше преград, тем сильнее горит огонь ее чувств:
Чем больше гасишь, тем сильней горит он,
Едва скользящий по лесу ручей,
Запруду встретив, буйством закипает…
Не становись же на моем пути,
И, как ручей, я буду терпелива,
Тяжелый путь считая развлеченьем
До той поры, пока мой шаг последний
К любви моей не приведет меня, —
говорит Джулия.
Прославление постоянства (Валентин, Джулия, Сильвия, Эгламур) составляет основную тему «Двух веронцев». Постоянству противопоставлен изменчивый Протей (само имя его взято из древнегреческой мифологии: пастух морского бога Посейдона Протей обладал даром принимать любой облик). Непостоянство Протея не только ведет его самого к предательству, но и является источником несчастья для других. Непостоянство человека, по мысли Шекспира, является источником всех зол.
