Фредерик Филипс - Формула успеха
Что касается меня, то отец, тут не может быть никаких сомнений, относился ко мне критически и нарочито скупился на похвалу. Ничего он так не жаждал, как того, чтобы я, его единственный сын, занял свое место в руководстве концерном, но это место мне следовало заработать. Порой казалось, он предпочел бы, чтобы у меня был характер Етти, моей сестры. Не слишком любя учиться, та, однако, обладала решительностью, умом и быстрой реакцией. В общем, как бы то ни было, он понимал, что для того, чтобы сделать из меня хорошего промышленника, ему придется очень многому меня научить. Однажды перед ним должен был отчитываться инженер, только что приехавший из Соединенных Штатов. Отец велел мне при этом присутствовать. Я сразу решил, что должен хорошенько приглядеться к тому, как он проводит такие беседы, и в результате просидел, почти не открыв рта. Не успел инженер выйти из комнаты, как отец повернулся ко мне:
— Черт побери, Фриц, ну почему же ты ни о чем его не спросил?
— Я хотел посмотреть, как ты управляешься с такой ситуацией, послушать, какие вопросы задаешь.
— Ну, ладно, только впредь и ты должен участвовать в разговоре.
Одной из его практических привычек было давать на чай портье сразу по приезде в отель, а не перед отъездом. Он знал, что тогда этот человек расстарается услужить лучше. Он отлично ладил с проводниками спальных вагонов и всегда получал лучшее купе. Но, будучи человеком импульсивным, легко впадал в гнев, если что-то оказывалось ему не по нраву. Так, ресторанному метрдотелю здорово доставалось, если суп подавали простывшим. Или портье в отеле, если заказанная машина приходила не вовремя. В таких случаях от них только перья летели. Тем не менее он ухитрялся оставить после себя такое впечатление, что годы спустя официанты и портье рассказывали мне, как тепло они его вспоминают.
Когда мы, дети, видели его в припадке подобного гнева, нас охватывало отвращение. Я, например, дал себе слово, что никогда в жизни себе такого не позволю. И все-таки… Как-то перед войной в Лондоне я должен был успеть к самолету в аэропорт Кройдон. У стойки мне сообщили, что самолет уже улетел, но, войдя в ресторан, я увидел в окно, что самолет благополучно стоит на полосе. В ярости я кинулся обратно к стойке и голосом отнюдь не тихим заявил, что если они отдали мое место кому-то другому, то лучше бы так прямо и сказали. Я и впрямь был попросту вне себя. И что же увидел потом в колонке светских новостей британской газеты «Аэроплан»? «Какой-то иностранец с континента (явно я сам) устроил ужасный шум в зале отлета».
У отца было множество увлечений. Он занимался земледелием. Выращивал домашний скот, даже вывел особую породу свиней. Держал уток. Посадил лес. Но самой большой его любовью было коллекционирование произведений искусства. С возрастом это увлечение росло, принося все большую радость. Он вечно высматривал, чем бы еще пополнить свое собрание. Я часто слышал, как он говорил: «Что, акции? Но на них не полюбуешься! Я лучше вложу свои деньги в вещи, которые можно повесить на стену. Ими наслаждаешься день за днем». И в самом деле, он покупал картины не для вложения капитала — для наслаждения. Задним числом теперь можно сказать, впрочем, что лучшего помещения денег и придумать было нельзя.
Он коллекционировал не только картины, но и многое другое, причем по своей собственной методе. Часто приходилось бывать в Париже для переговоров. Он приезжал вечером предыдущего дня; переговоры начинались рано утром и заканчивались в четыре часа пополудни. Он любил возвращаться вечерним восьмичасовым поездом, а до того побродить по антикварным лавкам на левом берегу Сены. После войны я несколько раз сопровождал его. Делфтские тарелки стоили там дешевле, чем в Голландии, и мы были очень довольны собой, когда нашли то, что оказалось нам по вкусу.
Отец любил следить за ходом крупных аукционов. Если выбирал что-то, то писал сумму, которую был готов заплатить, на полях каталога. Покупал для него эйндховенский антиквар Франц Есар, пользовавшийся его неограниченным доверием. После таких экспедиций Есар выставлял новые приобретения в зале для заседаний, примыкавшем к кабинету отца. Тогда отец звал меня: «Фриц, приди посмотри, Есар купил кое-что новенькое».
И еще несколько слов о дяде Жераре. Своих детей у дяди Жерара и тети Йо не было, и, может быть, потому они чувствовали себя с нами, маленькими, несколько скованно. Да и мы смотрели на них сдержанно — ведь перед поездками к ним наши ногти и одежда подвергались строжайшей инспекции, чтобы отвечать строгим стандартам тети Йо. А с другой стороны, тетя Йо любила сласти и стройностью из-за этого не отличалась, зато с гастрономической точки зрения визиты к ним всегда были желанными.
Дядя Жерар изучал машиностроение в Делфте, а химию — в Лейдене. Он был настоящий, старого образца инженер. Он считал математику — предмет, который знал весьма основательно, — подлинной основой любого проектирования и любил проверять наши знания. Интересовался он многим; любил путешествовать с познавательной целью. Знания его были поразительны, и делился он ими охотно, благодаря чему я многому научился. Если вы шли погулять с дядей Жераром, то он с большим знанием дела рассказывал вам, как сформировался этот ландшафт, по какой причине возникли здесь холмы, леса, фермы, поля. Его шофер, который ежедневно получал по порции знаний, сделался поистине образованным человеком.
Особенности характера дяди Жерара — а он был точным, настойчивым и компетентным в научных основах работы завода — чрезвычайно много значили для «Филипса». Поначалу он все технологические проблемы, возникающие в процессе производства, решал сам, но в 1909 году нанял нашего первого инженера, Й. С. Локкера. Кроме того, он пригласил на работу еще и нескольких первоклассных проектировщиков — факт для электролампового завода весьма необычный, — что позволило «Филипсу» создавать свои собственные станки. Станки для производства электрических лампочек для наших разбросанных по всему свету заводов по сию пору изготавливаются в наших собственных цехах.
Дядя Жерар по своему характеру очень отличался от моего отца. Меня всегда поражало, что эти два антипода высоко ценят друг друга, хотя это и не мешало им порой горячо ссориться. Когда подростком я имел долгие серьезные беседы с дядей Жераром, он всегда щедро хвалил моего отца. «Фриц, — говорил он, — ты даже не понимаешь, какой замечательный отец тебе достался! Работоспособность Тона, его редкая проницательность заслуживают величайшего уважения!» И отец мой, в свою очередь, восхищался братом: «Дядя Жерар необыкновенно умен. А посмотри, с каким упорством он работает, пока не решит задачу!» Порой ему казалось, что люди не в должной мере оценивают достижения дяди Жерара. К счастью, эти достижения были признаны судьями, как никто подходящими для такой роли. В 1917 году Делфтская технологическая школа наградила его почетной степенью доктора технических наук.
