Юрий Аракчеев - В поисках апполона.
О, фотографировать можно было все подряд, достойных объектов было вокруг столько, что глаза у меня разбежались. Но проводник Игорь, выждав, пока я сделаю несколько кадров, сказал:
— А как же Аполлониусы?
И я опомнился.
Мы пошли дальше, я чувствовал себя как в счастливом сне, ощущение прошлого и будущего исчезло, было, кажется, только солнечное, цветущее настоящее. Потом я пытался подсчитывать, сколько же видов растений цвело, насчитал несколько десятков самых заметных и сбился. Но после шиповника самыми заметными были сквозящие желтизной ферула и прангос; фиолетовая вика, высокая, в рост человека, образующая местами пенисто-фиолетовые островки; какие-то белые зонтичные, тоже высокие; очень яркий, солнечно-желтый зверобой; тысячелистник желтый и белый; фестивально разукрашенная белыми и розовыми фестончиками удлиненных цветов, вся в длинных, шелковистых, серебряных волосках оносма…
Когда тропинка стала круче и, кокетливо изгибаясь, взлетела по крутому склону горы, я увидел у самых своих ног нечто совсем странное, как будто бы «не от мира сего»: прямо из земли торчало темное, бархатно-коричневое «ухо», которое как бы служило своеобразной вазой для тонкого и довольно длинного, почти совсем черного стержня, этакого «карандаша». Это любопытное растение из семейства ароидных, как сказал Игорь, здесь так и называют «карандаш». Конечно, как и все на этом празднике цветов, он был очень эффектен.
Тропинку во всех направлениях медленно и важно, вразвалочку, переползали черные, перепачканные землей жуки-кравчики, а также всевозможные чернотелки. Пробегали, внезапно останавливаясь и сверкая зелеными с радужным отливом надкрыльями и глазами, скакуны. Сияли алые божьи коровки. Жужжали, звенели полосатые, осоподобные мухи-сирфиды и сами осы, пчелы, шмели. Мельтешили крошечные паучки, муравьи, мелькали уж и совсем микроскопические крылатые создания, искорками светящиеся на солнце…
Однако бабочек было почему-то мало. Несколько видов белянок, шашечницы, одна-две перламутровки, голубянки. На фиолетовых цветочках вики лакомились нектаром боярышницы, издалека по полету их можно было принять за каких-то других бабочек и, может быть, даже за небольших Аполлонов, несколько раз я так и думал, но меня ожидало разочарование. Аполлонов не было. Ни одного.
4.— Давай отдохнем, — сказал Игорь. — Уютное место, правда?
Мы шли уже довольно долго, немного даже устали, а здесь был пологий участок долины. На берегу речки лежало несколько больших валунов, которые прятались в густой тени развесистых ив, ясеней и грецких орехов. Речка в этом пологом месте образовала небольшую заводь, у берега заросшую высокой травой. Сквозь хрустально-чистую воду рябили круглые камешки. Мы порядком прогрелись на солнце и слегка устали от подъема, а потому сидеть на камне в прохладной тени было сущим блаженством.
— Далеко еще? — спросил я.
— Да как тебе сказать? — ответил Игорь, вставая и беря в руки свой объемистый сачок. — Не очень. Мы вообще-то уже пришли.
— Как?!
— Видишь, тропинка? Вещи можешь оставить здесь, возьми только то, что нужно для съемки, и поднимайся по этой тропинке. Там меня увидишь.
И пока я надевал скинутые ботинки, а потом, торопясь, вытаскивал из рюкзака фотосумку, лихорадочно думая, как бы чего важного не забыть, Игорь скрылся за деревьями.
Наконец я экипировался, натянул желтую кепочку от солнца и, ощущая, что сердце отчаянно колотится не только от подъема в гору, но и от чего-то еще, направился по следам своего провожатого.
Из тени я вынырнул на ярчайшее солнце — передо мной распахнулся довольно пологий, градусов в двадцать, открытый склон, этакий широкий горб. Разнообразная растительность была приблизительно по колено, она здесь носила другой характер, нежели та, что была раньше на нашем пути. Частично она уже выгорела, но среди высокой сухой травы было все же много разнообразных цветов, а в первую очередь бросались в глаза розово-аметистовые шарики соцветий дикого лука. Но я не успел ничего этого как следует разглядеть, потому что навстречу мне спускался Игорь, и так как солнце тоже светило навстречу, из-за его головы, то казалось, что он идет как бы в солнечном нимбе. В одной руке у него был сачок, а в другой он что-то протягивал мне. Это были сразу два живых Аполлониуса, самец и самка.
Да, так вот и довелось мне приобщиться впервые к столь долгожданной красоте. Осуществилась Мечта. И в столь прекрасных обстоятельствах. Историческое для меня событие состоялось в горах Западного Тянь-Шаня, в отрогах хребта Каржантау, где я понял, что время Судьбой было выбрано вполне подходящее; не слишком рано, чтобы я мог прочувствовать и оценить его, и не слишком поздно, чтобы Мечта не успела поблекнуть.
Живые бабочки — это совсем не те, что в ящичке под стеклом: они составляют неразрывное целое с воздухом, солнцем, горами, землей, цветами и травами. И даже то было неспроста, что привел меня сюда именно Игорь, человек неслучайный, сам осененный Мечтой (у него она была другая, чуть-чуть труднее осуществимая — бабочки Южной Америки…), а потому понимающий и уважающий Мечту чужую, брат по духу.
Пойманные Игорем Аполлониусы были очень большими по сравнению со средними, обычными бабочками, рдеющая краснота круглых пятен бросалась в глаза, но не меньше удивляла угольная чернота других пятен, особенно на крыльях самки, которые помимо этого были почти прозрачны и словно забрызганы черными точками, сгущающимися у основания крыльев. Кроме того, совершенно неожиданным было, что тельца бабочек довольно толстые, густо-мохнатые: настоящий мех из волосков, темных у основания и светлых, словно седых, на концах покрывал их, как шуба. Ножки у основания тоже были густо опушены и сейчас так трогательно двигались, а круглые глаза на пушистых мордочках смотрели с недоумением: кто их держит за крылья и почему?
Они были, конечно, прекрасны. Что-то необычное было в них, очень самобытное и непривычное, чем-то сильно отличались они от других дневных бабочек — эта мохнатость, сочетающаяся с солнечностью и прозрачностью крыльев, неожиданная яркость пятен. Потом я понял, что в Аполлониусах была концентрация духа здешних мест — этих гор, зеленых, цветущих, а на вершинах покрытых сверкающим снегом. Удивительно все же, как в насекомых — самых разнообразных, самых многообразных представителях живой природы Земли — воплощается ее дух. Впервые я заметил это, разглядывая бабочку солнечную гипермнестру в сырдарьинских тугаях по соседству с глинистой, выжженной солнцем пустыней. И вот опять.
Самец более светлый, почти белый, менее прозрачный, чем самка, пятна мелкие, но яркие. В нем, пожалуй, больше изящества, хрупкости, зато самка казалась просто роскошной. Стройный молодой кавалер и «пышнотелая» изнеженная красавица…
