Игорь Белецкий - Антон Брукнер 1824 - 1896 Краткий очерк жизни и творчества [Популярная монография]
В I части последний раз развертывается картина титанической борьбы; с прометеевской силой духа вступает здесь герой в схватку с судьбой, словно бросая вызов всей вселенной.
…Ни одна из симфоний Брукнера не начинается так торжественно и возвышенно, как Девятая. В глубоких унисонах струнных и духовых рождается тема восьми валторн. Быстро достигнув кульминации, она, как ослепительный сноп света, прорезает сумрачное тремоло струнных. Новая, более мощная динамическая волна приводит к грандиозной теме унисонов tutti в громогласном fortissimo (основная тема главной партии); угловатая, с резкими интервальными скачками и жесткими акцентами, она напоминает зигзаг молнии или удары гигантского молота о наковальню. Эта тема, полная суровой решимости и мужественной силы, ярко выражает героическое начало симфонии. Глубочайший контраст создает мелодия побочной партии — одна из самых трогательно человечных у Брукнера; широко распевные интонации первых скрипок звучат как настойчивая, но мягкая мольба, перерастающая в восторженный экстатический порыв… Еще более необычна для Брукнера заключительная партия, сочетающая суровость маршеобразного движения с лирической задушевностью мелодических интонаций; ее музыка словно излучает потоки сердечного тепла и любви…
В разработке тем рельефно выступают мужественные героические черты; они достигают предельной силы на кульминации раздела, одновременно образующей начало репризы (так называемая динамическая реприза). Это, вероятно, самая грандиозная из всех кульминаций в симфониях Брукнера: интонации главной темы с прометеевской мощью провозглашаются в унисонах духовых, прорываясь сквозь бешеные потоки хроматических пассажей в унисонах струнных; здесь — высшее утверждение героического начала и одновременно трагический срыв, падение в бездну… В дальнейшем развитии музыка приобретает характер фатальной обреченности, символизируемой непреклонным ритмом марша; взлеты мужественной энергии чередуются с моментами усталой отрешенности, безвольной покорности. Лишь в последних тактах коды вновь оживает гордый, несокрушимый дух главной темы.
II часть Девятой симфонии, как и Восьмой, — скерцо. Это самое поразительное из всех скерцо Брукнера. Созданное 69-летним композитором, оно захватывает юношеской щедростью фантазии, новизной и смелостью музыкального языка. В музыке оживает мир причудливо фантастических видений, отдаленно напоминающий феерические образы увертюры «Сон в летнюю ночь» Ф. Мендельсона. В основном разделе скерцо бесплотные звучания pizzicato струнных, подобные хороводу блуждающих огней, чередуются с неистовыми громыханиями жестких звучаний tutti — словно землю внезапно сотрясает топот сказочных великанов или первобытных чудовищ. Стремительное мелькание мелодических арабесок в трио вызывает представление о воздушном танце эльфов при холодном свете луны. Вторая певучая тема — чудо музыкальной поэзии! Элегическая мелодия скрипок с мягко ниспадающими интонациями полна бесконечной нежности и сладостной истомы…
Adagio Девятой, бесспорно, принадлежит к числу глубочайших философских страниц мировой симфонической литературы. Уступая по масштабам медленной части Восьмой симфонии, оно превосходит ее значительностью содержания. По объективному смыслу это Adagio-финал, Adagio-эпилог, завершающий не только Девятую симфонию, но и все творчество композитора. Здесь им сказано последнее и самое великое из всего, что ему суждено было выразить в звуках.
…Словно из небытия возникает одинокая тема солирующих скрипок с напряженными интервальными ходами, подобная трагически неразрешимому вопросу. К интонациям скрипок присоединяются сумрачно-торжественные звучания вагнеровских туб и других медных; хроматически насыщенное мелодическое движение ширится и растет в голосах оркестра, вскоре достигая мажорной кульминации, подчеркнутой светлыми тембрами высоких труб, которые сменяют хоральные аккорды деревянных духовых. Уже в первых тактах с удивительной полнотой раскрывается главная идея Adagio — от предсмертной муки одиночества и покинутости через борьбу и преодоление к торжеству света, разума и душевной гармонии…
Неторопливое течение интонаций главной темы, в котором созерцательная отрешенность сменяется экстатическими озарениями, приводит к новому эпизоду (Брукнер называл его темой прощания с жизнью); медлительно ниспадающие интонации валторн и квартета туб на фоне призрачного тремоло разреженных струнных проникнуты глубокой печалью, рождая тягостное траурное настроение… Умиротворяющий контраст вносит побочная тема, последняя певучая тема композитора, в которую он, кажется, вложил все свое сердечное тепло и щедрость души. Полные одухотворенной красоты интонации скрипок звучат как слова великого утешения и любви, обращенные ко всем страждущим и обездоленным. На основе этих тем-символов композитор создал непревзойденное по глубине и богатству мысли симфоническое развитие, в котором нежнейшие эфирнобесплотные образы сменяются картинами мучительных духовных борений и вселенских катаклизмов, когда словно разверзаются адские бездны…
В последних тактах коды воцаряется ощущение глубочайшего покоя. Плавное колыхание мелодических фигураций скрипок напоминает мерный шелест волн; точно убаюканный их ласковым плеском композитор вспоминает самые дорогие для него музыкальные образы: в торжественном звучании квартета туб подобно далекому видению возникают интонации главной темы Adagio Восьмой симфонии — темы любви, плавно сменяемые призывной фанфарой из Четвертой. Затем у валторн, словно отблеск заходящего светила, появляются интонации лучезарной главной темы Седьмой симфонии, принесшей композитору мировую славу. Величественным звучанием этой темы заканчивается Девятая симфония, а вместе с ней и все известное нам творческое наследие Брукнера.
Последние два года жизни Брукнера были особенно тяжелыми. Из-за катастрофического ухудшения здоровья он уже не мог без посторонней помощи подниматься на четвертый этаж своей квартиры по Хесгассе. Как придворному органисту ему предоставили одноэтажный флигель во дворце Бельведер, так называемый Kustodenstöckel, куда он переехал 4 июля 1895 года. В новом жилище, расположенном рядом с парком, Брукнер чувствовал себя значительно лучше. Любимым местом его прогулок стал небольшой ботанический сад, закрытый для посторонних, от которого он имел свой ключ.
В конце лета 1895 года состояние здоровья Брукнера настолько улучшилось, что он даже подумывал о возобновлении лекций в университете для своих любимых Gaudeamus, но этим планам не суждено было осуществиться. В начале 1896 года Брукнер присутствовал на двух концертах в Большом зале Общества друзей музыки, где в последний раз слушал свою музыку: первое исполнение оркестром Венской филармонии Четвертой симфонии и, в другом концерте, — Те deum. На последнем в своей жизни концерте композитор был 29 марта того же года; он уже не мог самостоятельно передвигаться, и его внесли на кресле-носилках в директорскую ложу. В этом концерте под управлением Рихтера среди других произведений исполнялись отрывки из «Тангейзера» и «Парсифаля» Вагнера, ставшие как бы прощальным «приветствием» Брукнеру от боготворимого им великого композитора.
