Джон Литтлпейдж - В поисках советского золота
В конце 1930 года наш трест «Главзолото» был объединен с трестами «Главмедь» и «Главсвинец» в громадный трест «Главцветмет» (цветных металлов). Хотя я не сразу это понял, такой ход принес мне множество хлопот. Состояние медных и свинцовых рудников очень беспокоило власти, поэтому они поручили Серебровскому заняться ими в дополнение к золоту и посмотреть, что можно сделать.
Москва вкладывала большие суммы в медные и свинцовые рудники; ввозили лучшее современное оборудование, нанимали за границей всяческих экспертов. Однако производственные результаты были несоизмеримы с громадным количеством затраченных денег и энергии. Даже с учетом того, что шахтерами становились неопытные крестьяне, и многими рудниками управляли неоперившиеся инженеры, окончившие краткосрочные курсы, результаты все равно были ужасающие.
Наш трест «Главзолото», теоретически подчиняющийся народному комиссариату тяжелой промышленности, фактически находился в автономном положении, благодаря личному влиянию Серебровского в Кремле и его близким отношениям с Орджоникидзе.
Но медными и свинцовыми рудниками управляли ведущие коммунистические лидеры на Урале, в частности, Юрий Пятаков, заместитель наркома тяжелой промышленности, тоже старый большевик, как и Серебровский.
Я уже неплохо познакомился с некоторыми русскими к тому времени, и узнавал ходящие вокруг слухи, мне было известно, что между Серебровским и Пятаковым имеются трения. Мой начальник был резок на язык и не щадил ничьих чувств, когда желал что-то сказать, хотя обычно вел себя спокойно. Собственно, в «Главзолоте» ходила поговорка, что Серебровский кричит и бранится только с теми, кто ему по душе; если он всегда вежлив, это знак, что вы ему не нравитесь.
Но он не скрывал, что Пятакова недолюбливает. Говорят, он публично заявлял, и даже не раз, что не верит в административные способности Пятакова. Таким образом, передать медные и свинцовые рудники Серебровскому было пощечиной Пятакову. Тогда мне все это казалось неважным, но позже оказалось тесно связанным с наиболее драматическим и самым печальным моим опытом в России.
Особенно плохо дело обстояло, как сообщалось, на медных рудниках Уральского региона, в то время наиболее перспективной добывающей области в России, благодаря чему сюда и поступала львиная доля производственных фондов. Американских горных инженеров нанимали десятками для работы здесь, а также сотни американских горных техников, с целью обучения работе на рудниках и обогатительных фабриках.
При каждом большом медном руднике на Урале состояло четверо-пятеро американских горных инженеров, не считая американских металлургов.
Эти люди были тщательно подобраны; у них были прекрасные рекомендации в Соединенных Штатах. Но с очень редким исключением они добились очень слабых результатов в России и разочаровали всех. Когда Серебровскому передали контроль над медными и свинцовыми рудниками, наряду с золотыми, он стремился узнать, почему зарубежные эксперты не обеспечивают нужной выработки, и в январе 1931 года послал меня, вместе с американским металлургом и русским политработником, исследовать условия на уральских рудниках, с тем, чтобы определить, что не так и как исправить положение.
Нам не пришлось долго изучать условия; они были, с точки зрения инженера, хуже некуда. Имейте в виду, что к тому времени я проработал на русских рудниках почти три года, и знал, чего ожидать. Но я работал почти беспрерывно на золотых рудниках, под управлением одного нашего треста, и был как громом поражен, увидев куда худшие условия на медных и свинцовых рудниках.
Мы обнаружили, прежде всего, что американские инженеры и металлурги не получали совершенно никакой помощи; не было сделано попытки обеспечить их квалифицированными переводчиками, а в некоторых местах они вообще никак не могли общаться с русскими инженерами и управляющими. Большинство старалось заработать свое жалованье и приносить пользу; они обследовали месторождения, куда их направили, и предложили рекомендации по эксплуатации, которые немедленно помогли бы, будь они применены.
Но рекомендации либо так и не перевели на русский, либо положили под сукно и больше не доставали.
Положение с русскими администраторами и рабочими казалось ничуть не лучшим; я встретился с настроением, какого никогда не ощущал среди людей на золотых рудниках, работая под началом Серебровского. Отношение тех людей, с которыми я повстречался, когда мы начали исследовать трудности «Главмеди» и «Главсвинца», к работе произвело на меня самое неблагоприятное впечатление, даже по сравнению со всем прочим.
Наш трест «Главзолото» управлялся лучше, чем медно-свинцовая промышленность, и прежде всего, настроение работников было другим. Рабочим иногда не хватало еды, и они ворчали, но более или менее добродушно. Все, связанные с «Главзолотом», осознавали, что мы подвигаемся вперед, и ощущение успеха сглаживало неудобства.
Но на медных и свинцовых рудниках все было по-другому. Вокруг них царила атмосфера провала. Нехватка продуктов и товаров народного потребления ощущалась здесь сильнее, потому что распределение было плохо организовано. Не хватало оборудования, главным образом потому, что закупленное за границей и произведенное на советских фабриках плохо подходило друг к другу, результаты не заставили себя ждать. Система разработки месторождений была настолько неправильной, что на большинство недостатков мог бы указать студент первого курса. Вскрываемые площади были слишком велики для контроля, руду добывали без должного внимания к креплению и закладке выработанного пространства. При попытке ускорить выпуск продукции без необходимой подготовки сильно повредили несколько лучших рудников, а некоторые рудные скопления оказались практически на грани безвозвратной утраты.
В нескольких шахтах происходили серьезные обрушения, а на многих других случались пожары, что вело к утрате ценной руды.
Никогда не забуду ситуацию в Калате. Здесь, на Северном Урале, находились важнейшие медные месторождения России, состоящие из шести рудников, флотационного концентратора и плавильной печи, с воздуходувкой и отражательной печью. Семь первоклассных американских горных инженеров, с очень высоким жалованьем, была назначены сюда. Любой из них, если бы ему была предоставлена такая возможность, мог бы привести это месторождение в порядок за несколько недель.
Но к тому времени, когда прибыла наша комиссия, их засосала бюрократия. Их рекомендации игнорировали; работать им не давали; они не могли сообщить свои мысли русским инженерам, не зная языка и не имея компетентных переводчиков. Им настолько опротивела такая ситуация, что они занимались исключительно функционированием «американского пансиона», который завели сами для себя. Дорогостоящие инженеры, так сильно необходимые России в то время, по очереди брали на себя роли бухгалтеров, управдомов, снабженцев для небольшого дома со столовой — вот и все, чем они занимались. Должен сказать, что их способности дали необычайный эффект, пусть в пределах этой узкой области; никогда я не встречал в России лучшего пансиона.
