Вилен Визильтер - Телевидение. Закадровые нескладушки
История эта имела не менее драматическое продолжение. Во время съемок оператор неосторожно задел кассетником кинокамеры по лицу какого-то зэка. Сильно задел. Дальше все продолжалось как в кошмарном сне. Мелькнуло лезвие ножа. Еще миг – и на этом наша эпопея на ударной комсомольской стройке закончилась бы печально. Но тут зэк закорчился от боли. Нож мгновенно перешел в руки нашего старого знакомого волшебника-зэка. «Запомните, фраера, – проговорил верзила, обращаясь к зэкам, – не дай бог, хоть один волос упадет с головы этих парней. Вы меня знаете. Я слов на ветер не бросаю». И исчез, как сквозь землю провалился. Дальше у нас все пошло как по маслу. Фильм получился классный.
Чп районного масштаба
Если и есть где-нибудь ад на земле, то это на Мангышлаке. Температура летом +50° в тени. А где она здесь, тень? Раскаленное солнце и песок, и даже не песок и не пыль, а серая пудра, в которую проваливаются ноги. Проезжает машина – и эта пудра висит неподвижным облаком над полуостровом. Вот оттуда я и возвращался летом 1966 года из двухнедельной командировки на Ан-24. Этот небесный тихоход летел из Шевченко в Алма-Ату двенадцать часов. «Хорошо, – подумал я, – засну в Шевченко и проснусь в Алма-Ате». Увы, проснулся я гораздо раньше. Мне приснился кошмарный сон, как будто самолет горит. Сон оказался в руку. Самолет действительно горел. Посмотрел я в правый иллюминатор – огонь, глянул в левый – клочья пламени. В салоне – дым. И в этом дыму мечутся не люди, а какие-то серые тени… Кто-то вопит: «Выпустите меня отсюда!» А куда выпускать-то. И первая мысль, которая пришла в голову: «Господи! Пятнадцать дней каторги в аду, и все коту под хвост! Вот невезуха». Кто-то из пилотов пытается успокоить обезумевших людей. Куда там! И тогда самолет круто пошел вниз. Паники как не бывало. Кто где стоял, там и лег. Облевали весь салон и, чего не могу понять до сих пор, даже потолок. [Это инерционный выброс блевотины вверх, что совершенно естественно при очень резком «плоском» снижении самолета, превышающем показатель ускорения свободного падения на Земле. – прим. ред. ] Дальше – посадка. Оказывается, двигатели загорелись, когда самолет пролетал над озером Балхаш. А там степь, ровная как стол. И пилотам не только удалось сбить панику и пламя на крутом вираже, но и посадить самолет, благо Ан-24 садится на травяной грунт. И вот тут-то все и началось. Все бросились к выходу. И там образовалась пробка. Здоровенный пилот ногой выталкивал этот копошащийся живой клубок кусок за куском. А я тем временем бросился в другую сторону, в багажный отсек. В этих самолетах он находится рядом с пассажирским салоном. Там у меня стояли два яуфа с отснятой пленкой. Схватил их и потащил к выходу. «Ты с ума сошел! Придурок, кому нужны твои коробки?! Сейчас все взорвется к едрене фене!» «Ни фига, ни фига», – повторял я, сбрасывая яуфы на землю. Спрыгнул, схватил их и метнулся прочь от самолета. Он был весь черный. Взрыва не последовало. Через два часа прибыли автобусы и забрали всех воздушных погорельцев. В Балхаше все поменяли авиабилеты на железнодорожные и бросились в ресторан. А я еще с одним «придурком», расценив, что снаряд дважды в одну воронку не падает, полетел дальше в Алма-Ату на самолете Як-14 с жесткими лавками по обе стороны маленького салона. Ни в одной газете, ни по радио и телевидению об этом происшествии не было ни слова. Да и что о нем говорить, ЧП районного масштаба. Жертв не было, и слава богу.
Скверный анекдот
Это случилось 1 апреля то ли 1973-го, то ли 1974 года, не помню точно. Помню только, что 1 апреля в этот год пришелся на один из выходных дней, потому что именно это сыграло спасительную роль в моей тогда жизни. Она и так прыгала, как на американских горках, то вверх, то вниз. Итак, День смеха. Правда, тогда официально он еще так не назывался. Но неофициально он существовал всегда как день розыгрышей, шуток, забавных историй, анекдотов. И вот к этому дню мы подготовили телепрограмму, вернее, телеконкурс самых свежих, забавных анекдотов, причем обязательно на местную тематику. Среди многих смешных, забавных было несколько острых, явно «непроходимых». Ну например, анекдот о памятнике Ленину, рассказанный Аликом Ищановым, студентом КазГу (Казахского государственного университета). Дело в том, что памятник Ленину в Алма-Ате стоял лицом к зданию ЦК партии и спиной к городу. И естественно, люди спрашивают: «Владимир Ильич, нехорошо. Ты почему повернулся к людям задом?» На что он отвечает: «Видите ли, батенька, в свой народ я верю, а за этими, – и показывает рукой на здание ЦК, – нужен глаз да глаз». Сами понимаете, в то время такой анекдот в эфире – явная путевка в места не столь отдаленные (или в лучшем случае) в психушку. Все подобные анекдоты надо было вырезать, что я и приказал сделать своему ассистенту Фае Сивковой. Просмотрел приготовленную ею программу, вроде все в порядке. А 1 апреля – эфир. В принципе, выдать пленку в эфир – тоже дело ассистента. Но в этот день я дежурил по студии. Делать было нечего. И я поднялся в аппаратную, сел за пульт, чтобы еще раз насладиться своей работой. Все было мило, забавно, смешно. И вдруг… в кадре появляется Алик Ищанов, как призрак отца Гамлета. Сейчас он начнет рассказывать анекдот о памятнике Ленину. Это же скандал на всю республику. Фая, которой я строго-настрого приказал его вырезать, задергалась, замахала на него руками, как на исчадие ада, и только повторяла: «Не считова, не считова, не считова…» (то есть не считается).
Увы, такое случается в нашей практике. Бывает, по нескольку раз вырезаешь эпизод, а он все равно, как джинн из бутылки, выскакивает во время эфира. Чем это объяснить, не знаю. Мистика. Вот так и Алик, выскочил, как джинн, но я не дал ему раскрыть рот. Вернее, раскрыть он его успел, но так и застыл от удивления. Потому что реакция у меня сработала мгновенно. Здесь все решали доли секунды. Я выключил пленку из эфира и включил студию. А в это время в студии наша уборщица Айгуль Ахметова занималась уборкой, а конкретно в этот момент полоскала половую тряпку в ведре, естественно, в позе низкого старта, так что ее крепкий увесистый зад и мощные белые икры бывшей колхозницы оказались нацелены прямо в камеру, которая по тому же закону подлости была включена почему-то. Это была, конечно, не Мона Лиза, но все-таки лучше, чем анекдот о памятнике Ленину. Слава богу, что анекдот оказался коротким, и я снова включил пленку. Эфир программы мне пришлось заканчивать самому, потому что Фая была в отключке.
В понедельник, на летучке, главный редактор в общем похвалил программу, но все-таки заметил: «Не кажется ли вам, коллега, что шутка с м-гм-э… ну, скажем, с определенной частью женского тела, несколько вульгарна?» На что директор студии резко заметил: «Не просто вульгарна, а недопустима! Я бы сказал, это скверный анекдот, это хулиганство в эфире. И мы вас за это накажем». И наказали. Лишили премии, чему я был очень рад. Легко отделался.
