Стефан Кларк - Самый французский английский король. Жизнь и приключения Эдуарда VII
Сегодня мы, вероятно, поспорили бы с бароном насчет отсутствия у Берти высокомерия, да и усомнились бы в изысканности некоторых развлечений (выливать бренди на голову слуге, кажется, не комильфо). Но, если сравнивать с Викторией, Берти действительно сделал более демократичным свой круг общения, в связи с чем получал настойчивые «советы» от снобов, призывавших его держать марку.
Граф Спенсер[114] предостерегал принца Уэльского от посещения бала у Лионеля и Шарлотты де Ротшильд, потому что «они… обязаны своим положением богатству и, возможно, случайной красоте первой дочери, которую вывели в свет». Но Берти игнорировал этот тонко завуалированный английский антисемитизм. Он впервые встретился с Ротшильдами в Париже и всегда с удовольствием принимал их приглашения на домашние вечеринки в Англии, где, по словам французского биографа Филиппа Жулиана, «его ожидала невиданная роскошь Второй империи, с ее высокой кухней и космополитичной атмосферой». Ни один английский сноб не смог бы убедить Берти отказаться от французских удовольствий.
Еще одним новшеством, завезенным Берти из Франции, как утверждает Жулиан, было толерантное отношение к женщинам с небезупречной репутацией. Пожалуй, только на лондонских ужинах у принца английские дамы высшего света соглашались садиться за стол с актрисами.
Долг обязывал принца приглашать и пафосных гостей, которые не очень-то вписывались в компанию, но обычно растворялись в толпе. Главы европейских государств быстро смекнули, что в Лондон следует посылать дипломатов двух сортов – замшелых стариков, чтобы угождать королеве, и их молодых веселых помощников, которые налаживали бы связи с наследником престола.
Виктория знала, что происходит, и наблюдала за растущей независимостью Берти со смесью страха и отвращения. Она была уверена, что после ее смерти Англию ждет «жалкая участь» и что новый король «проживет свою жизнь в водовороте развлечений».
Единственным утешением Виктории было то, что молодая пара, по крайней мере, щедро снабжала ее наследниками. Первый сын Берти и Александры родился месяцев через десять после свадьбы, и его дипломатично назвали Альберт-Виктор, как того желала бабушка. Всего через полтора года на свет появился второй сын, будущий король Георг V. В течение семи лет Александра выносила семерых детей, хотя последний из них, Александр, прожил только сутки.
Такая плодовитость пагубно сказалась на здоровье принцессы. Понятно, что, постоянно беременной, ей было трудно выдерживать заданный Берти темп социальной жизни, которая напоминала вечный двигатель. Александра старалась как могла: ее второй сын родился в Мальборо-хаус в полночь, после того как они с Берти вернулись с симфонического концерта в городе, а потом ужинали с гостями. Довольно лихое soirée для женщины на сносях.
Александра все чаще пропускала светские мероприятия по причине интересного положения и родов; в 1866 году у нее случился серьезный приступ ревматизма, в результате которого развилась хромота. Всего в двадцать один год ей пришлось навсегда распрощаться с танцами. Все более очевидным становилось и то, что она страдает наследственным заболеванием, вызывающим прогрессирующую глухоту, – отосклерозом, аномальным ростом костей внутреннего уха. Проблема усугублялась беременностями, поэтому Александра была обречена оставаться в стороне от оживленного трепа, который был высшим raison d'être[115] светских раутов Берти (во всяком случае, тех, на которых присутствовала его жена). Остроумие привлекало Берти в женщинах даже больше, чем физическая красота, а Александра превращалась в молчаливую скромницу; позже Оскар Уайльд сравнит ее с обыкновенным скучным обедом. Да уж, явно не подходящая собеседница для общительного молодого принца.
Поначалу сестра Берти, Вики, выражала трогательную веру в целительную силу брака, которая сможет изменить ее распутного братца: «Он слишком слаб, чтобы удержаться от греха ради добродетели, тут нужны другие мотивы, и, конечно, жена будет самым сильным из них».
Видимо, этим пороком страдали многие мужчины Викторианской эпохи, даже представители высшего света, которые гонялись за горничными и выставляли себя дураками, путаясь с актрисами. В середине XIX века для богатых английских джентльменов грешить с проститутками и прислугой (и чаще, чем в этом признавались, с друзьями мужского пола тоже) было обычным делом, и беспорядочная сексуальная жизнь тянулась лет до сорока. В довольно позднем возрасте мужчины вступали в брак, обзаводились потомством, и все заканчивалось относительной моногамией.
Однако Берти был вынужден жениться молодым, и теперь, когда Александра проводила все больше и больше времени с детьми и собаками, поглядывал по сторонам в поисках развлечений. И не то чтобы он ждал, пока Александра станет глухой и хромой. В 1864 году, когда их браку было менее двух лет, Виктория, видимо, знала, что Берти все еще ведет холостяцкую жизнь. «Я часто думаю, что ее [Александры] доля совсем не счастливая, – писала Виктория. – Она очень любит Берти, хотя и не слепая». Хочется верить, что это не был намек на глухоту невестки.
Принц Альберт женился на Виктории, когда ему было двадцать лет, и никогда не отклонялся от пути святости, но Берти, кажется, унаследовал совершенно иное отношение к брачному союзу. Его стараниями Александра стала самой «учтиво, но жестоко обманутой королевской женой своего времени», как пишет один из его биографов, Гордон Брук-Шеферд. Странно, что он забыл про императрицу Евгению.
Отношение Берти к браку, как и ко многому в его жизни, было, прямо скажем, наполеоновским. В письме к своему другу, сэру Эдварду Филмеру, он назвал себя (по-французски) homme marié[116], которому позволительно «отклоняться от курса»[117]. В то время никто даже и не ставил под сомнение право респектабельного парижского мужа на едва скрываемый адюльтер. Как мы видели, императорский двор был организован так, что недозволенные связи с одинокими дамами или чужими женами становились почти неизбежными.
Конечно, ни о каком гендерном равенстве в этом вопросе и речи не было, и от жен альфа-самцов требовали безупречного поведения. Императрица Евгения слыла образцом добродетели, и Берти, несомненно, предполагал, что его жена будет такой же. Но женитьба на образце добродетели лишь облегчала адюльтер.
Когда поползли слухи о его частых ночных похождениях по лондонским театрам, клубам (где в основном можно было выпить и покурить, развалившись в уютных креслах) и скачкам, в то время как бедная Александра ждала возвращения блудного мужа домой, один из друзей Берти, Джон Вудхауз, серьезно обеспокоился образом жизни принца: «Он стремительно губит свое здоровье – ест безмерно… беспрестанно курит, постоянно пьет „по глотку бренди“; ему остается лишь добавить к этому – что, боюсь, и случится, – азартные игры и распутство с проститутками, и он будет соперничать с „первым джентльменом Европы“».
