Александр Бубнов - В Ставке Верховного Главнокомандующего
Это запрещение, прямо вытекающее из общей обстановки войны, а потому во всех отношениях необходимое и целесообразное, вызвало, однако, жестокие нарекания личного состава Балтийского флота на морское управление Верховного Главнокомандующего, которое обвинили в том, что оно якобы «не сумело защитить боевые интересы флота».
Это ясно показывает, с одной стороны, сколь трудно бывает местным бойцам правильно оценить общую обстановку войны, а с другой стороны, показывает, сколь трудна и ответственна задача верховного командования, коему подчас приходится во имя требования общего хода войны ограничивать смелые порывы своих бойцов.
Черноморскому флоту была планом войны поставлена задача обороны нашего побережья и обеспечения наших морских сообщений на Черном море.
Несмотря на то что именно на этом море лежала, как мы знаем, первостепенной важности для успешного ведения войны задача обеспечения наших сообщений с внешним миром через турецкие проливы, и что она составляла, как мы увидим ниже, национальную цель нашей государственной политики, эта задача ни в каком виде Черноморскому флоту планом войны не была поставлена, и в мирное время, предшествовавшее войне, никакой подготовки для ее решения не велось.
Хотя к началу войны Черноморский флот состоял из незначительного числа судов устарелого типа, однако, принимая во внимание ничтожные силы турецкого флота и упадочное его состояние, силы Черноморского флота были, до прихода в проливы немецких крейсеров «Гебена» и «Бреслау», более чем достаточны для успешного исполнения поставленной ему планом войны скромной задачи.
* * *Тотчас после начала войны от прекрасно организованной разведки штаба Черноморского флота стали поступать повторные и совершенно определенные агентурные сведения о том, что Турция деятельно готовится выступить против России, что она всё больше подпадает под влияние Германии, и что ее выступление оттягивается лишь потому, что было необходимо привести в порядок под руководством немцев и с помощью посылаемых из Германии боевых средств совершенно запущенную и не отвечающую своему назначению фортификационную оборону проливов Дарданелл и Босфора.
Задолго до войны штаб Черноморского флота располагал точными данными о совершенно неудовлетворительном состоянии устаревшей обороны Босфора и на основании этих тщательно проверенных данных полагал, что даже с наличными силами Черноморского флота возможно прорваться через Босфор к Константинополю; однако лишь при непременном условии предпринять эту операцию внезапно и, во всяком случае, пока немцы не успели еще привести оборону Босфора в некоторый порядок.
После прибытия 10 августа к Константинополю из Средиземного моря немецких быстроходных крейсеров «Гебен» и «Бреслау» успешное выполнение поставленной планом войны Черноморскому флоту задачи сделалось чрезвычайно затруднительным, и командующий флотом, зная от агентурной разведки о временном ослаблении боеспособности этих крейсеров после их продолжительного крейсерства по Средиземному морю, возымел намерение немедленно прорваться через Босфор к Константинополю и уничтожить там эти крейсера, пока они своей боеспособности еще не восстановили.
Этим Турция была бы удержана от выступления против нас, что, как мы знаем, имело бы весьма благоприятное влияние на ход войны.
Так как такая операция, направленная против пока еще нейтральной державы, выходила далеко за пределы прав Верховного Главнокомандующего, командующий флотом обратился со срочной просьбой о разрешении этой операции непосредственно к Государю.
Между тем наше правительство, будучи связано союзными обязательствами, не решилось на этот шаг самостоятельно и обратилось за согласием на него к нашим союзникам.
Однако дипломатия наших союзников питалась в это время иллюзией, что ей удастся, пользуясь своим якобы решающим влиянием в Турции и широко применяя подкупы руководящих турецких кругов, удержать Турцию от вступления в войну на стороне Германии. Поэтому она не только категорически этому воспротивилась, но потребовала, чтобы Черноморский флот не предпринимал никаких действий, которые могли бы быть приняты Турцией за наши приготовления к войне с ней.
В связи с этим верховное командование принуждено было на основании распоряжения правительства дать в этом духе соответствующие директивы, и таким образом, в угоду иллюзиям дипломатии, которую, как потом оказалось, турки, грубо говоря, водили за нос, нами был упущен чрезвычайно благоприятный случай решить одним ударом в самом начале войны стратегический вопрос, от которого во многом зависел благоприятный для нас исход войны.
И мало того: раз прорвавшись к Константинополю, флот оттуда, конечно, не ушел бы «с пустыми руками», а остался бы там до тех пор, пока не была бы решена, поставленная ему Петром Великим и всегда жившая в его традициях национально-государственная задача обеспечения за нами турецких проливов.
Но известная военная аксиома: «упущенный на войне случай никогда больше не повторяется» — полностью и на этот раз подтвердилась; несмотря на все наши старания, мы в дальнейшем не смогли эту задачу решить, и это безусловно, как мы увидим позже, главным образом способствовало возникновению революции и проигрышу нами войны.
Во всём этом мы имеем яркий пример того, какое отрицательное влияние на ведение войны могут иметь заблуждения дипломатии и как трудно бывает во всякой коалиции согласовать между собой даже жизненные интересы отдельных ее членов.
В Ставке генерал-квартирмейстер Ю.Н. Данилов и некоторые офицеры его управления скептически относились к Босфорской операции и вообще считали ее нецелесообразной и несвоевременной.
Такое непонимание исключительной важности решения вопроса о проливах, не только с точки зрения жизненных интересов России, но и с точки зрения непосредственных стратегических интересов самой войны свидетельствует об отсутствии у наших сухопутных собратьев достаточной широты взглядов, что мною в отношении генерала Ю.Н. Данилова и было уже отмечено. Это было следствием нескольких причин: во-первых, в большей части нашей военной среды, а также и в части нашей интеллигенции искони преобладала так называемая континентальная идеология, и ей были в значительной мере чужды наши морские проблемы; во-вторых, стратегическая идеология нашего сухопутного Генерального штаба носила узко догматический характер, каковым даже отчасти заразился наш Морской Генеральный штаб; идеология эта безоговорочно требовала сосредоточения всех сил и средств против главного противника, каковым в данном случае была Германия; потому наш сухопутный Генеральный штаб считал нецелесообразным и даже, с точки зрения своей доктрины, вредным ослабление сил на главном театре войны, во имя ведения операции, в пользе которой он не отдавал себе ясного отчета и цель которой, по его мнению, достигалась победой над Германией; в-третьих, в нашей военной среде всегда жило известное недоверие к «боевым» способностям флота, и оно значительно усилилось после столь несчастной для нашего флота войны с Японией; причем вследствие совершенно различной структуры сухопутной и морской вооруженной силы наша военная среда не могла себе уяснить и оценить того поистине гигантского успеха, который был после войны с Японией достигнут в боевой подготовке нашего флота, а потому в начале мировой войны продолжала относиться к его боевым способностям с тем же недоверием.
