Николай Пустынцев - Сквозь свинцовую вьюгу
Вперед на запад!
Едва заняв оборонительный рубеж, фашист уже спешит «смазать пятки». И некогда ему рыть траншеи, ставить проволочные заграждения. Всюду грозит дуло русского автомата.
Тяжелыми, беспокойными выдались эти февральские дни для разведчиков. 48-я гвардейская завязала бои на дальних подступах к Харькову. День и ночь не утихала артиллерийская канонада. Немцы отчаянно сопротивлялись. Но часы их были уже сочтены.
16 февраля наши войска освободили Харьков. В девять утра мы вошли в город по Старо-Салтовскому шоссе. Тысячи жителей, стоя на тротуарах, радостно махали руками, встречая своих освободителей. У многих на глазах слезы. Выдался серенький, промозглый день. Но всем казалось, что на дворе солнце, весна.
В городе следы только что отгремевшего боя. На мостовых разбитые снарядами вражеские грузовики, самоходные пушки, трупы гитлеровцев. Неподалеку стоит покалеченная снарядом аптека, и тут же над входом торчит свернутая набок и никому теперь не нужная вывеска на немецком языке: «Apoteke». Кто-то из бойцов успел прошить ее очередью из автомата. На заборах видны обрывки немецких воззваний, старых афиш. Какой-то морщинистый седой человек в старом демисезонном пальто прикрепил над входом, видимо, в свою квартиру древко с красным флагом и, обнажив седую голову, долго и любовно смотрит, как полощется на ветру алый стяг.
После шестичасового отдыха в Харькове — снова в поход. На дворе настоящая весенняя распутица. Снег на мостовых превратился в жидкую кашицу. На ногах не валенки, а пудовые гири. И откуда такая оттепель в феврале?!
Наш ротный командир тяжело болен: у него язва желудка. Сегодня с утра связной подносит ему грелки с горячей водой. Ротный нервничает, проклинает свою язву. Вскоре боли утихли, лейтенант повеселел, даже запел свою любимую песню:
По военной дороге
Шел в борьбе и тревоге
Боевой восемнадцатый год...
Вместе с командиром роты неотлучно находится наш взводный младший лейтенант Волобуев. Сегодня, будучи дневальным по роте, я слышал, как лейтенант, обратившись к нему, спросил:
— А меня, наверное, в роте не любят? Называют жестоким, самовластным? — И, не дождавшись ответа, заговорил, казалось, сам с собой: — А как же иначе? Война! Ни малейшей расхлябанности. Сжать себя в кулак! Вот что требует от нас фронт...
Лейтенанта неожиданно вызвали в штаб, к начальнику разведотдела. Оттуда он вернулся в приподнятом настроении.
— Предстоит вылазка в Бабаи[4], — сказал он. — Дельце пустяковое. На задание пойду сам. Захвачу с собой связного и трех бойцов.
Волобуев с тревогой взглянул на ротного:
— Вы нездоровы, Василий Моисеевич. Может, я пойду с группой?
Берладир сердито насупился. Верхняя губа его стала нервно подергиваться.
— К черту все болезни! Не время сейчас по койкам валяться. Какой я командир, если обстановки не знаю...
Спорить с ним было бесполезно.
Через несколько минут он натянул поверх полушубка белый маскхалат, захватил автомат, пару гранат, бинокль.
— Ну, бывай! Жди к ночи, — прибавил он с порога.
С ним пошли связной командира Алексей Павлов, солдаты Витя Певцов, Осипов и Балыбин. Погода выдалась тусклая, облачная. Под вечер разведчики по мелколесью стали незаметно подползать к Бабаям. Надо было узнать, есть ли там немцы. Рядом с деревней тянулся пологий заснеженный холм, поросший редкими молодыми дубками и березками. Шурша голыми ветками, жалобно насвистывал февральский ветер. Холм казался пустынным.
— Удрал немец. В Бабаях ни души.
Лейтенант присел на снег, сложив под себя по-турецки ноги, стал вглядываться в ту сторону холма, за которым находилась деревушка. Бойцы сделали то же.
Так прошло с полчаса.
Внезапно впереди, метрах в ста пятидесяти, между деревьями замелькали темные фигурки немецких солдат. Лейтенант прилег за пень, осмотрелся. Рассыпавшись цепью, гитлеровцы, численностью до взвода, передвигались по заснеженному холму. На белом фоне они с каждой секундой выделялись все яснее и отчетливее.
Лицо командира стало озабоченным. Он знал, что в пятистах метрах позади, у дороги, проходит наш передний край. Надо было предотвратить внезапное появление гитлеровцев. И лейтенант решил принять бой. Он оглядел бойцов, улыбнулся, вполголоса сказал:
— Сейчас мы их встретим по-гвардейски. Без команды не стрелять!
Когда до врага оставалось не более семидесяти метров, лейтенант скомандовал:
— По фашистам огонь!
Одновременно ударили пять автоматов. Короткими очередями разведчики стали поливать растерявшихся гитлеровцев. Десятка полтора их рухнуло на снег. Остальные начали отходить. Но вскоре гитлеровцы поняли, что перед ними лишь горсточка русских солдат. Они остановились, а затем, перебегая от дерева к дереву, стали окружать наших. Вражеские пули все чаще и чаще взвихривали снег.
Маленький Витя Певцов, лежа на снегу, экономил патроны, стрелял короткими очередями, тщательно прицеливаясь. И когда от его огня падал фашист, он восклицал: «Еще одному капут!» Но кончались патроны. Справа, пригнувшись, бежал здоровенный немец. До него оставалось не больше двадцати метров. Певцов привстал, бросил гранату, но в ту же секунду сам упал, сраженный пулей.
Боец Осипов, плотный, широкоплечий, раненный в правую руку, схватил автомат в левую и продолжал стрелять.
Смертельно раненный Балыбин, лежа с лейтенантом, умолял его:
— Возьмите патроны. У меня целый диск...
Немцы все тесней и тесней сжимали кольцо.
— Рус, сдавайсь! — доносились хриплые возгласы.
Короткие автоматные очереди были ответом.
Рядом кто-то застонал. Лейтенант увидел, как неуклюже завалился на бок Осипов. Пуля пробила ему грудь.
Теперь в живых оставались только двое: командир и его связной Лешка Павлов. Пуля задела лейтенанту щеку, вторая перебила левую руку. Он подполз к связному, зашептал:
— Выбирайся к своим... А я... Я буду драться.
Лешка умоляюще посмотрел на командира:
— Никуда я от вас не пойду, товарищ гвардии лейтенант!..
— Приказываю! Немедленно уходить. Слышишь?! Поднявшись во весь рост, с залитым кровью лицом, лейтенант бросил одну за другой две гранаты и в ту же минуту упал на снег, перерезанный автоматной очередью.
...Прошли годы. Стираются постепенно следы войны. Но в памяти народной никогда не изгладится подвиг смельчаков-разведчиков во главе с лейтенантом Берладиром, отдавших свои светлые жизни за счастье поколений.
На войне всякое бывает
Поздним вечером 17 февраля наша дивизия вступила в Мерефу — крупный железнодорожный узел, расположенный в 28 километрах юго-западнее Харькова.
