Сборник - «С Богом, верой и штыком!» Отечественная война 1812 года в мемуарах, документах и художественных произведениях
В полночь на 12-е число, разложив на биваках большие огни, мы отошли 7 верст, к самому Дорогобужу. Здесь главнокомандующий, казалось, намерен был ожидать французов для генеральной битвы, ибо войска расположены были в крепчайшей позиции. Для прикрытия пушек на батареях сделали окопы. Нашей роте артиллерии досталось место на краю правого фланга, в огородах предместья. Город на горе оставался у нас почти в тылу.
В арьергарде отличались казаки незабвенного Матвея Ивановича: они беспрерывно выдерживали сшибки с неприятельской кавалерией и, по собственному их выражению, несли на плечах французов. Мы сошлись на дороге с несколькими казаками, провожавшими из арьергарда раненых товарищей своих, и вступили с ними в разговор. Они очень жаловались, что даже им стало невмочь стоять против вражеской силы; что именно сего дня (12-го числа) они шибко схватились с французами, так, что в густой пыли друг друга не узнавали. «И тут-то, батюшко, – примолвил казак, – наших пропало сотни три. Нет уж мочи держаться: так и садится, окаянный, на шею! А нéшто их пушки: только что мы приготовимся ударить на гусаров, как пустят, триклятые, в нас хлопушками (гранатами) и катышками (картечью)!.. Право, уж и Матвей Иванович откажется: воюйте себе сами как хотите».
Действительно, через несколько дней мы услышали, что атаман Платов сделался болен и уехал из армии. Такие вести были неприятны. В продолжение похода солдаты шли повесив головы; уже не соблюдалось строгой дисциплины; каждый шел как хотел и думал: что-то будет?
Офицеры, собираясь по нескольку вместе, толковали о близкой гибели Отечества, и не знали, какая участь их самих постигнет. Оружие, которое сначала несли так бодро для защиты Отечества, теперь казалось бесполезным, тягостным; притом пыль и зной делали многих солдат усталыми и заставляли уходить в сторону от дороги – на разгулье.
Под Дорогобужем мы недолго стояли в крепкой позиции. Узнав, что главные силы неприятеля стремились вверх по Днепру, для обхода нас при Вязьме, 12 августа на ночь пустились все войска опять в ретираду. Арьергард зажег мосты, и пламя от них коснулось города.
Опасаясь, чтобы нас не отрезали, мы во весь день 13 августа прошли 60 верст, к самой Вязьме.
Находившись с ротой близ Вязьмы, я полюбопытствовал съездить в город: думал, не отыщу ли тех пряников, которые столько прославили Вязьму. Город показался мне очень порядочным: много каменных домов, церквей и лавок, но все было пусто. Жители, не успевшие выбраться из города, бегали в страшной суете по улицам, а иные выпроваживали из своих дворов повозки с пожитками. Лавки были открыты; товары хотя все убраны, но еще довольно кое-что оставалось для поживишки солдатам, которые, под предлогом усталости или водицы напиться, входили в дома и хозяйничали на просторе. Не нашедши пряников, я посмотрел на суету мирскую, покачал головой и с горестью возвратился на биваки.
В ночь на 15 августа мы выступили с места и, пройдя город, расположились в виду его на позицию, около 4 часов утра. Ночью ходить нам было легче и прохладнее; притом мрак ночи скрывал печальные лица, а дремота дневная приводила в забвение всю горесть предстоящего.
На другой день прошли только 40 верст к селу Федоровскому. Арьергард расположился было в крепкой позиции перед Вязьмой, но кто-то ночью поторопился зажечь мосты, от чего занялся и город пожаром; тогда арьергард перешел в брод и стал за городом.
От Вязьмы до Царева Займища ровное местоположение весьма способствовало кавалерийским эволюциям; а потому на этих равнинах стекалось с неприятельской и нашей стороны по множеству полков разного рода кавалерии с конными батареями. Все они, в виду один другого, маневрировали и подвигались то назад, то вперед, между тем как фланкеры[20] тешились перестрелкой.
Французы не заводили горячей драки, потому что вся наша армия находилась вблизи и была в готовности подкреплять арьергард свой; сами же они, нуждаясь в продовольствии, шли отдельно колоннами по обеим сторонам большой дороги, потому что по следам нашим находили одно опустошение.
Война выходила из пределов человечества, делалась отчаянной, непримиримой, истребительной; конец ее долженствовал довести до гибели одну из двух враждующих держав. Но еще французы, в превосходстве сил своих и в торжестве духа, могли ожидать славного для себя окончания кампании. Напротив того, мы, потерявши несколько губерний, утративши половину сил своих, не бывши в состоянии остановить неприятелей ни в Витебске, ни в Смоленске, были повергнуты в глубокое уныние и помышляли единственно о несчастной участи своего Отечества. Имея силы, мы казались бессильными; имея оружие, казались обезоруженными; несколько тысяч храбрых шли рассеянно. Так настоящие бедствия Родины повергали русских в извинительную слепоту. Кто мог ожидать счастливого переворота событий? Все жаждали решительного боя как единой отрады, единого средства победой искупить спасение погибающему Отечеству или пасть под его развалинами.
В таком расположении духа находились войска, как вдруг электрически пробежало по армии известие о прибытии нового главнокомандующего, князя Кутузова. Минута радости была неизъяснима: имя этого полководца произвело всеобщее воскресение духа в войсках, от солдата до генерала. Все, кто мог, полетели навстречу почтенному вождю принять от него надежду на спасение России. Офицеры весело поздравляли друг друга со счастливой переменой обстоятельств. Даже солдаты, шедшие с котлами за водой, по обыкновению, вяло и лениво, услышав о приезде любимого полководца, с криком «ура!» побежали к речке, воображая, что уже гонят неприятелей. Тотчас у них появилась поговорка: «Приехал Кутузов бить французов!» Старые солдаты припоминали походы с князем еще при Екатерине, его подвиги в прошедших кампаниях, сражение под Кремсом, последнее истребление турецкой армии на Дунае – все это было у многих в свежей памяти. Вспоминали также о его чудесной ране от ружейной пули, насквозь обоих висков. Говорили, что сам Наполеон давно назвал его старой лисицей, а Суворов говаривал, что Кутузова и Рибас не обманет. Такие рассказы, перелетая из уст в уста, еще более утверждали надежду войск на нового полководца, русского именем, умом и сердцем, известного знаменитостью рода, славного многими подвигами. Одним словом, с приездом в армию князя Кутузова во время самого критического положения России, когда Провидение наводило на нее мрачный покров гибели, обнаружилось явно, сколь присутствие любимого полководца способно было воскресить упадший дух русских как в войске, так и в народе. Что любовь войска к известному полководцу есть не мечта, а существенность, производящая чудеса, показал всему свету незабвенный для славы России Суворов с горстью сынов ее.
