Владимир Ленчевский - 80 дней в огне
— Если не играешь, то научись, великим пианистом будешь, пальцы-то твои, что мыши от кошки, в разные стороны разбегаются, быстрота, ловкость-то какая!
Помощник посмотрел на свои дрожащие пальцы и — рассмеялся. Теперь уже спокойно, то и дело улыбаясь, он закончил починку.
Погиб наш юморист героически.
К штабу полка прорвался фашистский танк. Сидевших на нем автоматчиков сбили пулеметными очередями, а с самой машиной ничего поделать не могли. Она моталась взад и вперед, давила народ, наводила панику. Тут писарь внезапно вскочил на заводскую стену, а оттуда — на спину стального чудовища, быстро закрыл смотровую щель. Танк завилял. Когда потерявший управление танк, наткнувшись на гору кирпича, остановился, наши бойцы вытащили из-под гусениц раздавленное тело писаря.
А прежде смелым его никогда не считали.
Но вернемся к нашему рассказу. Фашистские шпионы не раз проникали на нашу передовую. Был и такой случай.
…Странно, но даже и в нашем расположении жили мирные люди. Сталинградцы любят свой город и в самых тяжелых условиях не желали расстаться с ним. Своеобразен был героизм этих людей. Живя в подвалах, рискуя жизнью, они не решались покинуть родные развалины и очень гордились этим. Мы смотрели сквозь пальцы на их пребывание, хотя был строгий приказ переселить всех граждан за Волгу. Каждый боец старался поделиться с этими людьми своим пайком.
В маленьком блиндаже одного из многочисленных оврагов, на участке дивизии поселилась странная женщина. Даже возраст ее не определишь. Замухрышка какая-то. Лицо не то смуглое, не то грязное. Волосы растрепаны, сползают на лоб. Жила одиноко, ни с кем не общаясь.
Как-то утром, выйдя на берег, Гуртьев увидел, как она прямо из Волги набирает воду. В это время подходил катер с бойцами. Вдруг начали падать фашистские мины в реку. Некоторые из них, не долетая до реки, шлепались на землю. Казалось, минута-другая — и катер потонет.
— Бедная, как бы ей помочь, — сказал мне комдив.
Я послал к несчастной разведчика. О чем они разговаривали, мы не слыхали, но поняли одно: она никак не хочет расстаться со своим коромыслом. Напрасно пробовал боец ей помочь — отказывалась. А шла медленно, хотя мин вокруг падало много. Наконец она скрылась в овраге.
— Товарищ полковник, это немая. Проводил ее, а она и говорить со мной не пожелала, — доложил вернувшийся разведчик.
Гуртьев улыбнулся и промолчал.
Бойцы встретили разведчика шутками:
— Ну как, познакомился?
— О, он у нас покоритель молодых сердец!
— Война войной, а он о «красавицах» не забывает.
И долго подтрунивали над ним, как вдруг уже подходивший к берегу катер перевернулся, а ехавшие на нем вплавь стали добираться до берега. Но не все, погиб рулевой.
— Вами все местные жители проверены? — спросил Гуртьев контрразведчика, выделяя слово «местные».
— Да, — ответил тот.
Гуртьев пожал плечами и, обращаясь к нам, заметил:
— А все же не спускайте глаз с женщины, что ходит на Волгу со своими ведрами.
И мы следили.
На следующий день она дважды спускалась к реке за водой и тихо возвращалась к себе. Ничем особенным эти дни не выделялись. Систематическое и добросовестное наблюдение за ней тоже ничего не дало.
— Она плачет все время, и сидя, и на ходу, да в землю чего-то тыкает, — сказал лишь один из разведчиков, которому я поручил эту работу.
Сообщение не настораживало. Плакать в те дни по многим причинам мог человек. Возможно, и она потеряла кого-то из родни. А чем выразить горе, как не слезами? Словом, мы успокоились. Но все же побывали у нее, проверили документы, но ничего подозрительного не обнаружили.
— Бедная глухонемая женщина, и только, — доложил я Гуртьеву.
— Во что бы то ни стало, как только она выйдет к Волге, помогите нести ведра, — приказал он.
Приказ был выполнен. Когда на следующий день она пошла к реке, мои разведчики взяли у нее коромысло и понесли. Немая взволновалась. Разведчик, несший ведра, все время оборачивался, пожимал плечами, при этом ведра у него смешно подпрыгивали. У самого обрыва он резко свернул в сторону и помчался к командному пункту дивизии. А женщина вся съежилась и, что-то мыча, показывала на свое «гнездо». Но отвлечь внимание разведчиков ей не удалось. Заметив, что их товарищ слишком легко бежал с полными ведрами воды, они схватили «немую» и повели на КП. Допрашивал Гуртьев.
— Я ничего не скажу. Можете меня даже расстрелять! — проговорила задержанная по-немецки.
Позже она все же заговорила, и уже по-русски. Сообщила, что заброшена в Советский Союз незадолго до войны. Жила она в Красноармейске. Со своими специально и довольно-таки искусно устроенными ведрами — приемопередатчиком — работала еще до наступления.
— Мы и не догадывались, — нагло заявила она, — что именно вы, Гуртьев, со своим штабом находитесь здесь, на правом берегу Волги. Знай я раньше, вас давно бы уже не было.
— Доставить ее в штаб армии, — приказал комдив.
Вместе с контрразведчиком я повел в штарм шпионку. Метрах в пятидесяти от штольни нас встретил боец Андрей Козырьков.
— Далеко направляетесь? — спросил я его.
— На НП, товарищ капитан. Какие будут указания? — доложил тот, кося глазами на женщину. Вдруг глаза его чуть прищурились, лоб прорезала поперечная складка и он изумленно воскликнул:
— Гражина!
Шпионка вздрогнула и отвернулась.
— Вы знаете ее? — спросил я.
— Так точно, жили рядом, — отвечал Козырьков.
— Меня зовут Бертой Пецольд, — резко возразила «немая».
Берта-Гражина была отправлена в штаб фронта. Меткая прицельная стрельба фашистов по катерам и берегу прекратилась. Козырьков же рассказал часть истории шпионки.
…В 1939 году, когда гитлеровцы совершали молниеносный марш к Варшаве, многие польские семьи бежали в СССР. Среди них оказалась и Гражина Крючковская. Явившись к советским пограничникам, она со слезами просила принять ее. Просьбу удовлетворили, а затем разрешили поселиться в городе Красноармейске Сталинградской области, где, по ее словам, жила тетка, бежавшая из Польши в 1923 году. Приехав туда, Крючковская разыскала домик, в котором когда-то квартировала тетка, и постучала в дверь.
Открыла старуха.
— Я ищу Ребриковых, — сказала незнакомка.
— А мы и есть Ребриковы.
— Здравствуйте. Вот хорошо! — обрадовалась Крючковская.
Старушка внимательно осмотрела гостью. Перед ней стояла невысокого роста, красивая голубоглазая блондинка. Одета она была в демисезонное светло-серое пальто. В руках небольшой саквояж.
— Ну, здравствуйте, — после осмотра посетительницы сказала Ребрикова, — что хотите от нас?