Эдуард Скляров - Записки бывшего милиционера
Теперь, вспоминая эти события и зная методы обеспечения безопасности, я уже понимаю, откуда было такое ликование народа. Скорее всего, толпа была организованной, но если это действительно было так, то непонятно, как меня туда пропустили. Наверное, моя молодость и негрузинская внешность не внушали опасений, а размер толпы имел значение.
Совмещать учёбу в вечерней школе с работой было очень трудно. Вроде старался заниматься науками, но времени на учёбу было мало, на работе уставал, а поэтому надлежащих школьных знаний не было. Как я сдал выпускные экзамены за десять лет учёбы, для меня до сих пор загадка, да ещё при этом ухитрился по истории получить пятёрку.
Отсутствие времени на учёбу совершенно не означало, что я не находил времени для отдыха, посещения кинотеатров, концертов, выставок, к которым (выставкам) я в эти годы пристрастился. Благодаря одной из них под названием «Американская пластмасса» я впервые — по выставочным образцам и рассказам гидов — узнал об американском образе жизни и технических достижениях Америки. Конечно, всё было организовано в пропагандистских целях, но оставаться равнодушным, глядя на гоночный автомобиль с пластмассовым цветным кузовом и зная до этого только «победу» и «москвич», было невозможно. Вид предметов быта, орудий труда и многого другого, выполненного из такого материала, ценники (не для продажи, а чтобы показать дешевизну) на каждой вещи, да ещё с расчётами (сколько штук той или иной вещи можно купить на среднюю зарплату у нас и в Америке), нас просто убивали. Это активно использовали американцы, постоянно фотографируя и снимая на киноплёнку ошарашенных выставкой советских людей.
Меня тогда сильно поразила демонстрация какой-то пластмассы, которая одновременно обладала многими физическими свойствами. Один и тот же её образец можно было мять, как глину, переливать из стакана в стакан, можно было вытянуть в тончайшую нить, разбить, как стекло, ударив по нему молотком или уронив на пол, при этом он разлетался осколками.
Возможно, об этом я бы сейчас и не вспомнил, если бы буквально на днях не услышал по ТВ о том, что в какой-то российской лаборатории только что изобрели материал (ту же пластмассу), который одновременно обладает многими взаимоисключающими физическими свойствами. И это более чем через полвека после того, как я уже видел и держал в руках на выставке такую пластмассу. Что тут скажешь?
То, что достаточных знаний не было, подтвердилось сразу же, как только я по направлению военкомата, без всякой подготовки пытался поступить в училище связи (на самом деле ракетное) в городе Орджоникидзе. Там ещё на стадии собеседования я понял, что не пройду (конкурс был большой) в курсанты, добровольно отказался от экзаменов и вернулся в Тбилиси.
Другого ожидать и нельзя было, потому что всё происходило спонтанно: вызвали в военкомат, предложили поступать в училище, так как им поступила разнарядка. А на другой день я уже трясся в автобусе по пути в Орджоникидзе, даже не успев захватить с собой (вернее, в суматохе сборов не вспомнив) школьные учебники, чтобы хоть как-то освежить свои скудные школьные знания и подготовиться к экзаменам.
Сам город Орджоникидзе мне понравился: очень зелёный, с рекой Терек и огромным прудом в центре города с лебедями, которые гонялись за лодками и больно долбили клювами людей в спину.
Всех нас, абитуриентов, поселили в палатках на территории училища без права выхода за ограду. Я оказался в одной палатке с абхазцем из Сухуми (имени не помню), сыном военного комиссара Абхазской Автономной Республики. Он оказался неплохим парнем, хоть и замучил меня рассказами о том, какая у его отца служебная «Волга» чёрного цвета. Мы с ним вместе сбегали по вечерам в город, где он в первую же нашу самоволку с первого взгляда страшно влюбился в девчонку, которую мы случайно встретили в парке и которая оказалась москвичкой, а в Орджоникидзе гостила у бабушки.
Десять дней нашего пребывания в Орджоникидзе были наполнены его любовными страданиями, букетами цветов, которые он дарил этой девочке, совместными катаниями на лодке и посещениями кинотеатров. Кстати, здесь впервые я посмотрел фильм «Пёс Барбос и необычайный кросс». Так случилось, что от смеха я упал под скамейку и обнаружил там в буквальном смысле кучу рассыпанных монет. Видимо, на предыдущем сеансе кто-то, как и я, бился от смеха в истерике и был в таком состоянии, что не контролировал себя. Разумеется, монеты я собрал, сумма была приличная с учётом того, что к этому времени я практически остался без копейки в кармане, одним словом, на обратный путь мне хватило.
После моего добровольного отъезда абхазец остался сдавать экзамены, а поступил ли он в училище, я не знаю. Из Тбилиси в Орджоникидзе я ехал по Военно-Грузинской дороге сначала вдоль Куры, а потом вдоль Арагви, которые, как писал Лермонтов, объединились «как две сестры», далее до слияния Белой и Чёрной Арагви, через Крестовый перевал, по знаменитому Дарьяльскому ущелью параллельно Тереку, где дорога то и дело ныряла в тоннели, мимо замка царицы Тамары и прочих многочисленных достопримечательностей. И так до самого города Орджоникидзе (и обратно тем же путём). Все эти горные красоты многократно воспеты поэтами и писателями.
Помню, где-то в районе села Казбеги местные мальчишки предлагали купить какие-то камешки, которых я не удостоил внимания. И только много лет спустя из какой-то книги узнал, что в этих местах мальчишки продавали проезжающим в качестве сувениров агаты, которые собирали на склонах гор. Но если бы я тогда знал, что камни-самоцветы когда-то станут моим серьёзным увлечением!
Не знаю почему, но в эти предармейские годы у меня появились элементы стеснительности, я даже сам это заметил. Мне стало сложно знакомиться с людьми, а компаний с незнакомыми вообще старался избегать. И стал я бороться с этим «злом» по примеру Ива Монтана. В его автобиографии я вычитал, что он в молодости был очень стеснительным, боялся сцены, а чтобы приучить себя к ней, выходил в центр трамвайного вагона и громко пел на публику. Конечно, в трамвае я не пел, да и в сцене нужды не было, но я нарочно привлекал внимание окружающих, начиная что-либо громко рассказывать друзьям-приятелям.
В те годы моим большим увлечением, помимо велосипеда, была фотография. По городу я бродил обязательно с фотоаппаратом и кучей принадлежностей: бленды, светофильтры, экспонометр, переходные кольца, сменные объективы (для «Зенита») и так далее. Всё это укладывалось в фотосумку. Фотоаппаратов у меня было несколько: от простеньких «Смены» и «Любителя» до миниатюрной «шпионской» «Веги», «ФЭДа», «Зенита» с объективом «Гелиос-44» и старинного громоздкого фотоаппарата «Москва», поражавшего своим дизайном. Имел я и большую фотобиблиотеку. Фотографировал всё подряд, что привлекало моё внимание, печатал всё отснятое, а негативы разрезал на куски по шесть кадров и раскладывал по специальным конвертикам, которые сам делал из бумаги с помощью клея. И этот фотоархив хранился у меня долгие годы, пока я не обнаружил, что большая его часть, к сожалению, пришла в негодность. А поскольку многих необходимых принадлежностей в те времена не было в продаже — их просто не производили у нас, — то некоторые из них я делал сам. Например, отличный фоторепродукционный прибор сделал из фанеры по книжным чертежам. Экспериментируя, научился делать фотографии размером меньше негатива. Благодаря этому увлечению до сих пор у меня сохранилось очень много фотографий, в том числе исторического плана, например открытие в Тбилиси памятника поэтам Акакию Церетели и Илье Чавчавадзе. Кстати, Церетели — автор слов знаменитой грузинской песни «Сулико».
