Женевьева Шастенэ - Лукреция Борджа
После пира принцесса в сопровождении папского легата и короля, своего отца, отправилась в свой дворец, молодой супруг и другие присутствующие шли впереди. Новобрачные вошли в комнату, где им была приготовлена постель, в то время как легат и король остались за дверьми. После этого придворные дамы и служанки раздели их и уложили в постель. Когда они лежали голыми под простынями и одеялом, легат и король вошли в комнату. В их присутствии придворные дамы раскрыли их примерно до пупка. И супруг поцеловал супругу без стыда. Легат и король остались там и беседовали между собой еще около получаса. По истечении этого времени они оставили их и удалились.
Таким образом, Александр VI, присутствуя на возлежании Лукреции и Джованни, соблюдал королевский обычай, каким бы странным он нам сегодня ни казался.
Двумя годами раньше, когда наследный принц Феррары Альфонсо д'Эсте женился на Анне Сфорца, происходила похожая церемония.
Новобрачные были уложены в постель, — рассказывает свидетель, — и мы все подошли, подшучивая над ними. Сеньора Анна, новобрачная, была в хорошем расположении духа; однако им обоим казалось весьма странным видеть, что их постель окружена столькими людьми, каждый из которых говорил какие-нибудь приятные слова, как это принято в подобных случаях8.
Однако остается неясным: действительно ли после ухода свидетелей дочь папы и ее муж познали друг друга в ту ночь? Может быть, только для сопровождающих сделали вид, что занимаются любовью? Некоторые указания позволяют так думать. Первая жена Джованни Сфорца ничуть не походила на миниатюрную, хрупкую, почти ангелоподобную Лукрецию, возможно, не отличавшуюся чувственностью. Не оробела ли она перед натиском супруга, торопившегося вбить «золотой гвоздь», не отказала ли ему она? Не счел ли Джованни, привыкший к пышной Маддалене Гонзага, что его вторая спутница жизни — ей было всего тринадцать лет — была недостаточно сексуальна, чтобы соответствовать ему? Не пришел ли он в замешательство, когда оказалось, что ему предстоит сыграть роль Пигмалиона? Как бы то ни было, через несколько дней ему так же не терпелось поскорее ее покинуть, как прежде он сгорал от желания встретиться с ней.
И менее чем через два месяца после свадьбы чума, свирепствовавшая в Риме, дала ему повод вернуться в свои поместья, не взяв с собой новоявленную графиню Пезаро; там он погрузился в серьезные расчеты и в результате констатировал, что римская женитьба обошлась ему слишком дорого. Так что, находясь в дурном расположении духа, он берется за перо, чтобы потребовать от своего тестя выплаты 5 тысяч дукатов, которые позволили бы ему уплатить долги. Александр VI, весьма недовольный тем, что зять его столь непочтителен к Лукреции и столь жаден до денег, уже подумывает о возможности использовать то, что дочь и ее супруг живут отдельно друг от друга, и заключить другой, более выгодный, чем с Миланом, союз. Однако пока он обещает Сфорца не только запрошенную сумму, но добавляет также 30 тысяч дукатов приданого при условии, что он будет выполнять свои супружеские обязанности: «Мы договариваемся о том, что начиная с 10 или 15 октября, когда воздух не будет больше вредным для здоровья, ты вернешься к супруге для выполнения брачного долга». Это письмо, датированное 15 сентября 1493 года, задевает самолюбие обидчивого зятя, поскольку его возвращение не могло бы произойти раньше, чем воздух Рима, очистившийся от миазмов чумы, стал бы более здоровым.
Однако Джованни прибыл лишь 10 ноября, «чтобы засвидетельствовать почтение Его Святейшеству и полностью обосноваться в обществе своей светлейшей супруги». На самом же деле это совместное существование нисколько не изменило привычную жизнь Лукреции. Занимая посты кондотьера Папского престола и Венецианской республики, прекрасно их совмещая, Джованни проводил время в походах по всему Апеннинскому полуострову, чтобы навести порядок в государствах обоих своих хозяев. Недостаточно одаренный для того, чтобы играть роль принца-консорта, разрываемый между двумя враждующими дворами, между опасениями папы и страхами миланских родственников, он избегал жить в Риме. Слишком посредственный дипломат для того, чтобы ловко и спокойно обходить все подводные камни, способный на войне, но совершенно бездарный в интригах, не наделенный ни хитростью, ни тонкостью, он не знал ни минуты покоя из-за Сфорца, которым не терпелось узнать, какую позицию займет Папский престол в случае, если французы решатся вторгнуться в Италию. Его тревожила мысль о сближении Александра VI с Неаполем, и положение, прежде казавшееся блестящим, представлялось ему теперь весьма неустойчивым. Тем не менее, если верить авторам хроник, всегда внимательно следившим за развитием событий, его отношения с супругой упрочились, и молодая жена публично оказывает мужу знаки уважения.
Почувствовав силу благодаря поддержке Лукреции, Джованни Сфорца начал, ко всему прочему, присваивать себе доходные места, использовать свое положение, а то и злоупотреблять им для того, чтобы поддержать кандидатуру своих друзей на различные посты в Папском государстве. Лукреция, в ту пору еще не слишком хорошо разбиравшаяся в тайнах политики, не могла давать ему советы или направлять его. Но она знала, что и он, и она сама были далеко не последними пешками в дипломатической игре, которую вел Александр VI.
Глава VI
ХУАН И ГОФФРЕДО — ПЕШКИ В ИГРЕ ПАПЫ
Дни во дворце Санта-Мария-ин-Портику были четко распланированы. Чаще всего жизнь протекала в парадных залах, где раздавался голос Помпония Лета, декламировавшего отрывки из «Каталептона», серии эпиграмм, приписываемых Вергилию, или голос знаменитого певца Тромбончино, которому аккомпанировала на лютне Лукреция, всегда находившаяся в окружении своих собачек, персидских кошек и карликов.
Стоило опуститься ночи, как актеров сменяли вельможи и прелаты, начинался пир, сопровождаемый танцами, и, как писал современник, «большинство из тех, кто хочет добиться милости папы, проходят через этот дворец». Адриана, Джулия и Лукреция живут в дружбе и согласии и, не соперничая друг с другом, пользуются расположением папы, и в ящиках их письменных столов лежит великое множество прошений. Однако для того, чтобы добиться благосклонности Александра VI, «нет посредника умнее и осведомленнее, чем Хуан», — писал Карло Канале маркизу Гонзага. Он занимает первое место в отцовском сердце и может рассчитывать на самое блестящее будущее, после того как унаследовал после смерти своего сводного брата герцогство Гандия и невесту покойного, Марию Энрикес, дочь графа Леонского и донны Марии де Луна, двоюродной сестры испанского короля. К несчастью, он не создан для того, чтобы быть доблестным кондотьером. Он красив и молод, единственное его желание — наслаждаться подарками судьбы. Ему, постоянному гостю куртизанок, нравилось также соблазнять деву шек и дам из римского высшего общества: так у него создавалась иллюзия, что он выигрывает битвы в той единственной войне, что ему пришлась по вкусу. Фантастически тщеславный, готовый на все, чтобы блистать, он подражает во всем принцу Джеме, в котором его привлекает сочетание беспечности и силы.
