Георгий Иванов - Георгий Иванов - Ирина Одоевцева - Роман Гуль: Тройственный союз. Переписка 1953-1958 годов
Ну, конец, крепко жму Вашу руку.
Цалую ручки Ир. Вл.
Ваш Роман Гуль
41. Роман Гуль - Ирине Одоевцевой. 31 июля 1954. <Нью-Йорк>.
31 июля 1954
Дорогая Ирина Владимировна, простите меня, старого дурака, старого олуха, грешен, виноват перед Вами. Виноват оттого, что стояла у меня Ваша книга слишком долго до того, чтоб стать прочтенной. А все потому, что «собак разводить», что «не люблю самый процесс чтенья, с детства». Но что же произошло? А произошло нечто потрясающее. Я взял в руки Вашу книгу («Оставь надежду») в деревне, открыл и... и потерял себя, дорогая Ирина Владимировна, я не мог от нее оторваться, хватали ее попеременно, то я, то жена. Я прочел ее с таким наслаждением, с каким я уже давно не читал ничего. Простите меня, если я скажу архи-глупость и архи-бестактность — я не только потрясен этой книгой, но я и поражен. Как могли Вы написать такую книгу — т. е. — поднять такую сугубо советскую (и в то же время мировую) тему. Я люблю «Даркнесс ат нун» Кестлера,[275] я помню впечатление, произведенное на меня ей. Это впечатление было похоже на то, что было со мной после «Оставь», но в Вашей книге многое — лучше, чем у Кестлера, потому что Вы русская. Ах, какая изумительная, какая верная и какая беспощадно-прекрасная книга! И какая талантливая... Только невероятной нечуткостью и непониманием самой сути сегодняшней главной темы мира можно объяснить, что Ваша книга на иностранных языках не имеет того — БОЛЬШОГО — успеха, которого она заслуживает. Я мог бы Вам многое писать и писать по поводу Вашей книги, но давайте я войду в берега. Одним словом, цалую Ваши ручки — нет, не ручки, конечно, это я раньше целовал Ваши ручки, а теперь — руки, конечно. «И я который раз подряд цалую...», нет, не кольца, нет, а именно руки,[276] написавшие «Оставь». Спасибо Вам. Знаете, если б Вашу книгу написали X, У, или Ц. Если бы ее написал Бунин, она б его прославила на мир. О его «прозрении» было бы написано черт знает сколько всяческих статей. Ведь Вам (если б мы все были и не ленивы и любопытны) надо бы было дать всеэмигрантскую пенсию, обставить Вас подобающе — и установить очередь из несознательных граждан, которых надо бы было каждый день гнать к Вам, чтоб они, остолопы, Вас благодарили. Для порядка очереди надо бы было найти к<акого>-н<ибудь> бывшего квартального надзирателя из старой эмиграции, или еще лучше - милицейского из новой. Я считаю Вашу книгу — событием (настоящим!) в нашей эмигрантской и вообще в русской литературе, ей придется долго жить, ее будут долго и очень долго читать, если, конечно, мир не покроется голубым дымком от водородных бомб...
К делу. Я говорил с Юрасовым. Сказал ему: — я прочел, но ведь это не хорошая, как Вы говорили, а потрясающая книга. Он говорит, да. Я тоже считаю, я хочу кончить рецензию тем, что вот, мол, новым эмигрантам надо учиться, как писать о сов<етской> России. Но я думаю, что он не поднимет рецензию о Вашей книге, как надо. Я буду за этим следить. И я все сделаю для того, чтобы мы по достоинству оценили Вашу книгу. Будьте спокойны. Сейчас на экземпляр, кот<орый> у меня, — очередь. Рвут на части. Я делаю Вам невероятную рекламу повсюду, трублю везде. Вот сегодня ее прочла советская одна наша знакомая, потрясена, но не понимает — как Вы могли дать такую верную (до мельчайших деталей) и такую глубокую картину Сов<етской> Сути? Расспрашивала о Вас, у нее как раз судьба была немного похожа на Верину,[277] в том смысле, что она имела отношение к искусству, но была вышиблена из-за происхождения. Она говорит тоже — что Вера и все ее окружение — и вся ее судьба — сделаны изумительно. Я пишу очень отрывочно. Это от волнения. Это хорошо, что мм еще умеем волноваться «бесплатно». Вот что хочу сказать. Знаете, что мне нравится помимо всего в книге? Она очень женственна. Во всей своей музыке женственна, и это придает ей большую настоящую прелесть. Когда пишет дама в штанах (не называю наших маститых дам по именам), это нехорошо, потому что у них «мужской» голос. Но у Вас — вся повадка настоящей женственности, и несмотря на все эти большие (по-настоящему, у Вас даже ведь есть подлинные исполнившиеся пророчества в книге! да, да) темы, которые Вы берете и разрешаете, — они окружены музыкой женственности, идущей гл<авным> образом от образа Веры и от всего Вашего изумительного стиля.
Но постойте, я скажу, что мне не понравилось. Во-первых, зачем Вы взяли Маринину фразу о Пастернаке и приложили ее к Штрому.[278] Это фальшиво потому, что Пастернак действительно похож «и на коня».[279] Это было тонко сказано, но Штром не может быть похож «и на коня». Это неверно. К тому ж литературная> публика знает это выражение Марины. Потом в нескольких местах — «блуза» вместо гимнастерки, это по-дамски, жаль, у Вас же есть гимнастерка, и ее надо было оставить везде. Вот и все. Больше ничего. Немного, правда? Но зато сколько — превосходных мелочей. Как чудно сказала несколько слов — Петровская за кулисами. [280] А этот шофер Волкова.[281] В двух местах о нем два штриха — но эти штрихи дают «всю сегодняшнюю Россию» во всем ее нигилистическо-приятном ужасе и жути. Да не могу даже сказать, сколько у Вас хорошего и восхитительного.
Я написал скрипт о Вашей книге для «Освобождения»,[282] он ушел уже отсюда. Но в редакции его так «поправили», что мне стыдно Вам послать даже этот текст. Все изуродовано. Но хорошо, что передадут о Вас, что Вы тогда-то и тогда-то ушли за Запад, что Вы написали то-то и то-то. М. 6., кто-нибудь и услышит.
Далее. Олечка (это жена) говорила мне по телефону из деревни, что она выслала Вам ДВОЙНУЮ порцию витаминов Б Ледерплекс. Это наш дар писателю от читателей, чтоб подкрепить писателя, чтоб он писал еще для нас. Потом, я Вас ругал как. Почему Вы не дали этот роман НЖ? Почему? Мы б его печатали с наслаждением. Ведь все, что у нас было напечатано, все хуже Вашего романа. Ваш роман был бы нашим украшением. Не понимаю. А что Вы написали сейчас? М. б., дадите отрывки? Г. В. писал, что 500 стр., это, конечно, для нас невозможно. Но отрывки. Я написал М. М. в деревню «восторг» от «Оставь» и сожаление, что роман прошел мимо нас.
Ну кончаю, устал, взволновали старика, а ему вредно волноваться, тем более так прекрасно волноваться и искренно. Скажите Г. В., что стихи — на днях высылаю (корректуру). Только не задержите, Георгий Влад. Статью жду — и не задерживайте, а то «швед русский колет рубит режет» [283] — еще напор и усе будет переполнено. Посылку Вам сварганим — вторую. Пришла ли первая? И хорошо ли пришли витамины, из стеклянного флакона жена их высыпала в мешочек,не разорвал их Мендес-Франс,[284] которого я проклинаю, как Фирл.,[285] я просто заболел индо-китайски.<...> [286]
