Епископ Афанасий (Сахаров) - «Какое великое утешение — вера наша!..»
Обещался я Вам написать заявление о скидке года, когда будет у меня бумага. Теперь есть бумага, а заявление все еще не написано. Не выберу времени… Вот я непременно хотел было написать Вам это письмо 28 окт[ября]; а пишу только 7 ноября. 28–го со мной случилось небольшое несчастье, которое принесло мне некоторое счастье. Пробились подошвы у моих кожаных сапог. Отдал починить.
Положили на них резиновые подметки. И в первое же утро, 28 окт[ября], когда я в них пошел за водой, я сразу же поскользнулся и упал. Как всегда, инстинктивно, чтобы удержаться, я хотел опереться на ладонь правой руки и сильно зашиб ее. Сгоряча боль не особенно сильно чувствовалась. Я убрал барак, но когда стал убирать сени, я не мог уже держать метлу. Пришлось идти к лекпому[161], — и, о счастье!.. — я пять дней был освобождаем. Отдохнул за это время. Но, к стыду моему, письма так и не написал… Большую часть этих безработных дней я отсыпался. Думал было писать Вам 2 нояб[ря] — это праздник Шуйской ик[оны] Б[ожией] М[атери][162], мною чтимой. Но тут опять испытание. Взяли от меня моего доброго помощника, иерея Твер[ской] епар[хии], с которым мы месяца три душа в душу жили и который много облегчал мне мой труд. Теперь мне значительно тяжелее. Остаюсь я на той же работе и в том же бараке. Предстояло–то было нам обоим — идти за 7 километров вместе со всей бригадой и там вместе работать. Но для меня страшнее всего переходы, в особенности ночью и в гололедицу, как было в тот день. Да и мои вещи и иродов[ольственный] запас, полученные от Вас и здесь приобретенные… Так я и остался, хотя и состав бригады, обслуживаемый мною теперь, совсем другой, — ив этом отношении мне тяжелее нравственно…
Письмо Анюте[163] было на очереди прежде Вашего, она именинница 20 ноября, и ей кое–как за время отдыха написал. А Вам, видно, и сегодня не допишу. Прошлую ночь я дежурил и потому днем проспал почти до 1/2 3–го или до 3 ч[асов]. Справивши кое–какие дела, я успел засветло написать эти две с половиной странички. Сейчас 11–й час ночи. Все спят, а я жду, когда идти в каптерку за хлебом. Хотел было продолжить письмо, но свет слаб, лампочки электрические] высоко подвешены, трудно глазам. Поэтому оставляю до завтра.
8/21–ХI. С праздником архангелов приветствую. Где–то о. П. Рождеств[енский][164], жив ли он или нет?.. Ведь как будто о нем только не было вестей. Ге–то Наш Миша? Грустно, что нет слухов о нем, еще более грустно, что он таков, как есть, а не таков, каким хотелось бы видеть его… Поздравьте Ганю с именинником… И сегодня, вероятно, не кончу письма. Ночь я спал, хотя лег уже во 2–м часу, — затягивается у нас дело с получением хлеба из каптерки. Утром моя была очередь убирать сени и умывальник. Теперь, без моего доброго помощника, с которым мы и в его, и в мою очередь работали вместе и его, и мое помещение убирали вместе, мне много труднее, — приходится в свою очередь одному убирать. После утренней уборки, и наносивши воды для умывания, лег и проспал допоздна. Сейчас уже темнеет.
Как у вас идут дела? Юра[165] не подлежит мобилизации в техническую школу?.. Как чувствует себя Мария Ивановна, как здоровье Жени большой, которую теперь нельзя уже так называть. Ведь Женя маленькая[166], конечно, переросла большую. Ну, гак напишем: как здоровье Жени старшей, как успехи Жени младшей? И Сереженька, вероятно, тетю Женю перерос. Старый старится, молодой растет!..
Я по милости Божией здоров. Рука моя прошла. Питаюсь, благодаря Вашим заботам, вполне удовлетворительно. <…>
Господь да хранит Вас, мои милые и дорогие. На всех призываю Божие благословение, о всех молюсь и взаимно прошу св. молитв, — молюсь о том, чтобы увидеться со всеми. Спасайтесь о Господе.
С любовию богомолец Ваш е[тгископ] А[фанасий]
<…>
№ 23
Диакону Иосифу Потапову
29 ноября 1940 г. Белбалтлаг
16/29–ХI 40
Милость Божия буди с Вами, милый и дорогой мой о. Иосиф!
Вчера, накануне дня второго рождения моей покойной мамы, получил Ваше письмо от 16/XI — не радостное, хотя и много утешающее. Я так же, как и Вы, предаюсь воле Божией, — если иногда временами скорблю, но не унываю, — если иногда изнемогаю физически или нравственно, но не отчаиваюсь, никогда с Божией помощью не ропщу. А человечески глаголя, — иногда очень больно и тяжело бывает, — очень скорбно. Но ведь и Владыко наш, как Сын Человеческий, воздыхал: «Прискорбна есть Душа моя до смерти»[167]. И кто дерзнет укорить Его в нетерпении!.. И строить разные планы на будущее нисколько не осудительно, в особенности когда эти планы имеют в виду не личное благополучие, не личную корысть… А мне благодаря помощи родных не приходится говорить о личном неблагополучии. Даже и в моих нелегких условиях мне приходится только Бога благодарить за все те милости, которые Он не перестает изливать на меня грешного. Даже и здесь, при совершенно беспричинной злобе одних, я часто вижу чрезвычайно трогающее меня и много утешающее доброе отношение других. Даже и начальство по милости Божией в большинстве относится ко мне благожелательно. Слава Богу за все. Аминь…
Грустно было мне узнать вчера о болезни старушки, во многом заменявшей мне покойную маму. И особенно беспокоит меня, кто позаботится теперь о ней, когда и ее племянницы больны. Так любили они сами посещать и утешать болеющих. Найдутся ли добрые души, которые послужили бы теперь им. Может быть, Петр Алексеевич сам или через знакомых старушек?.. Грустно очень, что я не имею возможности ничем послужить больным, ни попросить кого–либо. Помолитесь и Вы поусерднее о них, и какие подробности узнаете, сообщите мне. Благодарю за то, что послали деньги Елис[авете] Феодор[овне]. А получили ли Вы письмо, где я просил Вас послать Наталии Никол[аевне] Горлиной[168], кроме прежних 50, еще 30 рублей. Она прислала мужу письмо с сообщением, что деньги получены, но какие — первые или вторые, — не пишет. Никак не могу получить с личного счета опять уже скоро два месяца. А деньги идут, — ведь 500 грамм[ов] хлеба, которые я получаю, совсем не достает, — я всю пайку съедаю иногда в один прием, особенно если хлеб мягкий. И аппетит у меня стал очень велик. Все лето нам давали вместо ржаного серый пшеничный. В октябре — ноябре с месяц был ржаной, теперь опять пшеничный. Плохо стало, что теперь не достать подсолнеч[ное] масло. Ранее можно было его приобретать. Очень надоедает готовить обед. Поэтому я нередко ограничиваюсь тем, что кусочки хлеба, смазанные подсолнечным маслом, ставлю в закрытой кастрюле на плиту. Хлеб распаривается, становится очень вкусным и питательным, — особенно в соединении с чаем и сахаром. По милости Божией и благодаря Вашим заботам у меня есть пока и сахарок. Это здесь (да и у Вас, кажется, большая редкость).
