Сергей Нечаев - Три дАртаньяна
С каждым годом Людовик XIII все больше и больше привязывался к кардиналу. Кончилось все тем, что одни историки считают «двоевластием», другие — «успешным сосуществованием». Авторитетный историк Франсуа Блюш называет этот политический тандем «согласием, которое среди бесконечных случайностей способствовало единству суверена и его министра». К этому он добавляет, что «они были патриотами по расчету», что они исполняли свою службу «не из любви к абстрактной власти, а из врожденного чувства долга. Дело было не в службе, дело было во Франции».
Господин де Сен-Симон, большой поклонник Людовика XIII, сделавшего его отца герцогом, пишет:
«Любое из великих деяний, которые свершались тогда, происходило только после того, как было обсуждено королем с Ришелье в самой глубокой тайне».
А великий Вольтер, один из крупнейших французских философов-просветителей XVIII века, отмечая всемогущество кардинала, делает заключение:
«Ему не хватало только короны».
Королевское же семейство оставалось враждебным к де Ришелье. Анна Австрийская терпеть не могла ироничного министра, который лишил ее какого-либо влияния на государственные дела. Со своей стороны, если красота Анны Австрийской и волновала кардинала, то его отношения с ней в основном ограничивались тем, что он шпионил за ней, стремясь отвлечь ее от тоски по ее испанскому прошлому (супруга Людовика XIII родилась в Вальядолиде, а эпитет Австрийская означает лишь ее принадлежность к династии Габсбургов).
Даже королева-мать почувствовала, что прежний ее помощник стоит у нее на пути, и вскоре стала самым серьезным его противником. Биографы Марии Медичи называют это «великим разрывом».
Об отношениях Ришелье и Марии Медичи стоит, пожалуй, рассказать особо.
Сам кардинал писал:
«Я — ее ставленник. Это она возвысила меня, открыла путь к власти, даровала мне аббатства и бенефиции, благодаря которым из бедности я шагнул в богатство. Она убеждена, что всем я обязан ей, что она вправе требовать от меня абсолютного повиновения и что у меня не может быть иной воли, кроме ее собственной. Она не в состоянии понять, что с того самого дня, когда она поставила меня у штурвала корабля, я стал ответствен только перед Господом Богом и королем. Душой и умом она тяготеет исключительно к католической политике. Для нее безразлично, что Франция была бы унижена. Она не может примириться с тем, что, сражаясь с протестантизмом внутри страны, я в то же время поддерживаю союз с ним за ее пределами. У нее претензии женщины и матери: я помешал ей передать Монсеньору,{4} который, увы, возможно, унаследует трон, право на управление Бургундией и Шампанью. Я не могу допустить, чтобы охрана наших границ попала в столь слабые руки. Она считает меня врагом ее дочерей на том основании, что одну из них я выдал замуж за протестантского государя,{5} а с мужьями двух других — королем Испании и герцогом Савойским — нахожусь в состоянии войны. Все разделяет нас, и это навсегда. Будущее зависит только от воли короля».
В двух последних фразах заключен главный смысл происходившего. С одной, впрочем, оговоркой: всю свою жизнь кардинал будет заботиться о том, чтобы его собственная воля выглядела как королевская воля, «от которой зависит будущее».
Историк Ги Шоссинан-Ногаре, напоминая об убийстве Кончино Кончини и ссылке Марии Медичи в Блуа, поясняет:
«Это первый и последний случай, когда королева-мать была наказана за отправление регентства. И уникальный пример в истории: ведь Мария не смирилась со своим поражением. Конечно, сын жестоко покарал ее, лишив права присутствовать в Совете, которое всегда признавалось за королевой-матерью. Также впервые регентша отстранялась от власти путем государственного переворота. Сначала она выказала себя смиренной и покорной, но затем поддалась наущениям Ришелье, который надеялся с ее помощью вернуть себе место в Королевском совете. Ее друзья из числа представителей самых знатных французских семейств подняли войска и организовали заговор с целью возвращения Марии в Париж. Людовик XIII выслал верные ему воинские части для блокады Блуа. Королева-мать расхрабрилась и впредь утвердилась в роли мятежницы. Перейдя от угроз к делу, она сбежала из Блуа и овладела Ангулемом. Казалось, она готовит гражданскую войну, и король, сделав необходимые приготовления, выступил на Ангулем. Королева подчинилась, король простил ее, но примирение не принесло Марии желаемого удовлетворения: ее так и не допустили в Совет. При сложившихся обстоятельствах она отказалась возвращаться в Париж, собрала своих друзей и вторично взбунтовалась. В публичном манифесте она предложила свою кандидатуру на власть, затем, пока принцы вели подготовительную работу в провинции, подняла войска. Все было готово к тому, чтобы идти на Париж. Людовик перешел в наступление, и приверженцы его матери потерпели поражение в битве при Пон-де-Се 7 августа 1620 года. Последовало новое примирение, в Совет ее так и не допустили, зато позволили вернуться в Париж. Там, к собственному удовлетворению, ей удалось в 1622 году добиться у короля незначительной роли для себя. Это была первая брешь, через которую она надеялась (а вместе с ней и Ришелье) быстро ворваться во власть. И действительно, в 1624 году она добилась введения в Совет Ришелье, то есть, как она очень наивно полагала, себя самой. Когда Ришелье сделался главой Совета, она расценила это как собственный триумф. Но Ришелье, возвыситься которому помогла королева-мать, ради удовлетворения своих амбиций сделался слугой короля душой и телом. Мария чувствовала себя одураченной и хотела только одного: добиться смещения Ришелье».
По мере возвышения кардинала де Ришелье число его врагов росло с каждым днем, и он отвечал на все бросаемые ему вызовы, то есть жестоко их подавлял. Да и во всех других своих начинаниях кардинал всегда добивался полного успеха. В 1628 году, в частности, у гугенотов была отнята крепость Ла-Рошель, много десятилетий считавшаяся оплотом их могущества.
Таким образом, был навсегда положен конец сепаратистским устремлениям протестантского меньшинства и его мечтам о создании собственной, независимой от короля республики.
Свидетель этих событий герцог де Ларошфуко пишет:
«Все, кто не покорялись его желаниям, навлекали на себя его ненависть, а чтобы возвысить своих ставленников и сгубить врагов, любые средства были для него хороши». И действительно, в борьбе со своими врагами кардинал не брезговал ничем: доносы, шпионство, грубые подлоги, неслыханное прежде коварство — все шло в ход. Множество блестящих представителей французской аристократии кончили в те годы жизнь на эшафоте, и все их мольбы перед королем о помиловании остались без ответа. В числе погибших можно назвать маршала Жана-Батиста д’Орнано (умер в тюрьме в 1626 году), Александра де Бурбона, шевалье де Вандома (умер в тюрьме в 1629 году), маршала Луи де Марийяка (обезглавлен в 1632 году), его брата, Мишеля де Марийяка, советника парламента (умер в тюрьме в 1632 году) и многих-многих других.
