Махмут Гареев - Моя последняя война (Афганистан без советских войск)
В 1989 и 1990 годах мы с Наджибуллой побывали несколько раз на командном пункте войск гарнизона, пунктах управления министерств обороны, МВД и МГБ. Было проведено также несколько командно-штабных тренировок по управлению силами и средствами ПВО с реальным обозначением воздушных целей противника. Во время этих тренировок мы с Наджибуллой выезжали на командный пункт ВВС и ПВО. Причем при каждом нашем прибытии на этот командный пункт начинался интенсивный обстрел моджахедами этого района. Это свидетельствовало о том, что среди личного состава авиации и ПВО немало осведомителей афганской оппозиции.
Были и некоторые другие совместные с президентом выезды на пункты управления и войска Кабульского гарнизона. Но мне ни разу не удалось вытащить президента для поездки в Джелалабад, Хост, Кандагар и в гарнизоны в северных районах страны. В поездки за пределами Кабула приходилось отправляться с другими военными руководителями. Наджибулла каждый раз говорил, что та или иная поездка нужна. Но разговор об этом кончался обычно ссылками на занятость другими делами (а их всегда было с избытком), или в лучшем случае обещанием обдумать очередное предложение о совместном выезде в другие гарнизоны. Или вдруг я внезапно узнавал, что президент в сопровождении представителей КГБ ночью на несколько часов вылетал в Джелалабад или в другой город. Но такие мимолетные вылеты носили, конечно, не деловой характер и были больше нужны для сообщений по радио и телевидению. Поначалу мне трудно было понять причины этого. Тем более, что при совместных поездках в пределах Кабульского гарнизона и попадая под обстрелы, я мог убедиться, что Наджибулла обладает недюжинным личным мужеством и довольно выдержанно реагирует на опасности и обстрелы.
Но постепенно дело с "нежеланием" президента выезжать в другие гарнизоны стало для меня проясняться. После одного из наших выездов на командный пункт ВВС и ПВО, где мы угодили под сильный обстрел реактивными снарядами, ко мне зашел представитель нашего КГБ генерал В. А. Ревин и выразил свое неудовольствие по поводу того, что мы без ведома органов безопасности пригласили президента на такую поездку. Оказалось, что глава афганского государства не всегда сам мог решить можно ему совершать ту или иную поездку или нет. Складывалось впечатление, что о таких выездах наши представители каждый раз докладывали в Москву, спрашивая разрешение на это. Несколько позднее от доверенных президенту лиц я узнал, что и по некоторым военным вопросам Наджибулла после беседы со мной согласовывал некоторые из них с представителями нашего КГБ. Вообще, Наджибулла, будучи близко связанным с КГБ, во многом был зависим от них. Они же руководили его охраной и материальным обеспечением его семьи. Наджибулла мог не найти времени для встречи с прибывшим в Кабул начальником главного штаба советских сухопутных войск, но вместе с тем по несколько суток общаться с десятистепенными лицами, прибывшими по линии КГБ.
Можно было понять особую ответственность представителей КГБ за безопасность, но ее, как и любое другое нужное дело, нельзя было превращать в самоцель. В интересах того, чтобы республика держалась, президенту следовало, когда надо, идти и на определенный риск, ибо главное - это интересы дела, обспечение эффективного руководства. Без этого и сама безопасность теряла смысл. Не случайно, когда рухнула Республика Афганистан, представители госбезопасности и не вспомнили об этой безопасности и сразу отвернулись от президента.
В любой отрасли деятельности самое гиблое дело - это когда около большого руководителя крутятся представители нескольких ведомств и каждое из них заботится лишь о своем участке работы. А в военное время все должно быть подчинено интересам фронта, целям выполнения военных задач, поскольку от этого зависит судьба государства. Если этого нет, если людям, отвечающим не за дело в целом, а за какой-то частный (пусть даже очень важный) участок работы принадлежит последнее слово в определении линии поведения главы государства, главнокомандующего вооруженными силами, то в его деятельности неизбежно образуются трудно поправимые изъяны.
С точки зрения приспособленности к нуждам военного управления из всех военных ведомств более или менее рациональную организацию имело министерство обороны. В его состав входил Генштаб со всеми необходимыми управлениями (оперативное, разведывательное, организационно-мобилизационное, связи и др.), командования родов войск ВВС и ПВО, артиллерии, инженерных войск, органы тыла, технического обеспечения и др. Но президент считал нужным в должностях начальника Генштаба, начальников оперативного и некоторых других управлений иметь своих представителей (парчамистов), которым министр обороны не доверял. Поэтому наиболее важные дела Танай стремился решать через особую группу доверенных лиц, что создавало постоянное напряжение внутри министерства обороны.
Что касается МГБ и МВД, то организационная структура этих ведомств была приспособлена для решения специфических задач, свойственных этим государственным структурам. В их составе не было специальных органов, обеспечивающих управление войсками, входящими в эти ведомства. Поэтому, если в армии и в управлении войсками было много серьезных изъянов, то в МГБ и МВД квалифицированного руководства подготовкой и ведением боевых действий вообще не было. В системе МГБ несколько лучше осуществлялось управление частями ГОН (гвардии особого назначения). Но постепенно и части гвардии оказались разбросанными по различным районам страны и командование гвардии не имело возможности повседневно управлять ими.
В рамках министерств обороны, внутренних дел и госбезопасности существовали еще главное политическое управление (в министерстве обороны) и политические управления в МГБ и МВД, призванные проводить в своих ведомствах политику правящей партии (НДПА) и заниматься идеологическим воспитанием личного состава. Если вообще в военно-административном плане афганская военная организация копировала советскую систему, слепо перенимая и положительное и негативное, то в области партийно-политической работы афганские политорганы и партийные организации НДПА каким-то образом ухитрились перенять практически все худшее, что было в советских политорганах, да еще добавить доведенный до самых уродливых проявлений формализм, догматизм, полную оторванность содержания и методов воспитательной работы от конкретной афганской действительности и задач, которые решали вооруженные силы.
Леонид Владимирович Шебаршин в своих воспоминаниях задается вопросом: "Как случилось, что две тысячи советников - полковников и генералов (имеется в виду период до вывода из Афганистана советских войск - М. Г.) не сумели создать в составе афганской армии ни одного полностью боеспособного и надежного подразделения? Как случилось, что тактика действий афганской армии основывается не на современных реалиях, а на безнадежно устаревшем опыте войны на российских просторах? Как случилось, что структура афганских вооруженных сил создана точно по нашему образцу и практика девятилетней войны не привела ни к каким изменениям в этой структуре?
