Владилен Воронцов - Судьба китайского Бонапарта
Чан Кайши с неприязнью воспринял носившую, по существу, античанкайшистский характер резолюцию ЦИК Гоминьдана, заседавшего с 15 по 28 октября 1926 г. Документ осуждал попытки учредить единоличную власть в партии («избежать концентрации власти в руках одного лица»). Был отменен пост председателя Постоянного комитета ЦИК Гоминьдана. Предусматривалось исключение из партии любого официального лица, которое без санкции министерства иностранных дел вступит в дипломатические переговоры с империалистами. Это решение явно ограничивало возможности Чан Кайши в его флирте с западными державами. Новые министерские посты (труда и крестьянских дел) заняли члены КПК. Из девяти членов Постоянного комитета ЦИК Гоминьдана двое были представителями КПК. Казалось, что Чан Кайши нейтрализован. В письме ЦИК Гоминьдана ко всем членам партии говорилось о необходимости делать все, чтобы «предотвратить коррупцию и военную диктатуру», давалось в то же время разъяснение: подобного рода рекомендации не направлены против какой-либо личности либо группы. Пилюля была подслащена. Имя Чан Кайши упоминалось в списке ряда высших партийных и государственных деятелей.
Распрям внутри Гоминьдана во многом способствовал рост революционных настроений в тылу продвигавшейся на север НРА.
После падения Учана в конце октября 1926 г. было решено, что правительство из Гуанчжоу перебазируется в Ханькоу — один из городов уханьского трех-градья. 16 ноября члены правительства и военные советники двинулись в долгий путь по рекам и дорогам провинций Гуандун и Цзянси. На митингах, организованных по пути следования правительства, высшие гоминьдановские чиновники упоенно говорили о продолжении революции, звучали призывы к борьбе против империализма. Но, утомленные после революционных речей и сытных ужинов с супом из плавников акул, из вкусно приготовленных кур и уток с китайскими пряностями, ласточкиных гнезд и т. п., они предпочитали подремать либо в храме предков, либо во дворце, либо в паланкине. А кругом были все та же нищета и бедность малоземельного крестьянства[33].
1 января 1927 г. правительство прибывает в Ханькоу. Насколько это правительство было левым, можно судить по политическому лицу фигур, отражавших интересы уханьской группировки. Территорию, где находилось правительство, контролировал милитарист Тан Шэнчжи, мечтавший свести счеты с Чан Кайши. Тан Шэнчжи прославился особым коварством. Он принимал гостя в уютном доме, усаживал его за хорошо накрытый стол, а после трапезы где-нибудь в саду спокойно убивал свою жертву выстрелом в упор. Тан, будучи хунаньцем, не доверял Чан Кайши, опирался на своих земляков, местные связи и родство, что, естественно, не устраивало главнокомандующего, предпочитавшего иметь дело с чжэцзянцами. «Он (Тан Шэнчжи. — В. В.), — писал советский вице-консул в Ханькоу А. В. Бакулин, — владеет землей в компании с несколькими буддийскими храмами и в то же время участвует в скупке земель с каким-то орденом миссионеров состоит акционером многих торгово-промышленных компаний, в том числе и компании по содержанию публичных домов в Чанша. Имеет свой пароход на Янцзы, дома и отели в Чанша».[34] Если у генерала Фэн Юйсяна в частях в роли «комиссаров» выступали христианские миссионеры, то в армии Тан Шэнчжи особым почетом пользовались буддисты. Таково было лицо покровителя левого крыла Гоминьдана.
В уханьском центре пользовались влиянием крупный земельный собственник Тань Янькай и получивший образование за границей друг Сунь Ятсена Евгений Чэн (Чэнь Южэнь), родиной которого была английская колония Тринидад. Сын Сунь Ятсена, Сунь Фо, хотя и придавал респектабельность правительству, на деле смотрел на политику как на источник обогащения. Брат Сун Цинлин представлял в правительстве деловые круги США. Один из министров — Сюй Цянь (Джорж Сюйчан) был и до революции вице-министром. Разношерстная толпа политиков, от милитаристов до дельцов-авантюристов, скорее по воле случая, оказалась в одной лодке и плыла по течению, нежели контролировала события. Примыкал к ней и революционно настроенный представитель национальной интеллигенции Дэн Яньда.[35]
Главнокомандующий с неприязнью воспринимал раздающиеся из Уханя враждебные голоса, обвиняющие его в попытках пренебречь принципами демократии, установить военную диктатуру: либералы распоясались, они объединяются в Ухане с коммунистами и зовут к повышению авторитета партии, к моральному очищению, к борьбе с его, Чан Кайши, попытками установить прочную, неоспоримую личную власть в партии и государстве. Такое нельзя было простить. Главком мобилизует правое крыло Гоминьдана, ищет опору среди милитаристов. В то время, когда части НРА наступали на Шанхай, Чан Кайши налаживает контакты с Чжан Цзолинем, ведет с ним переговоры об условиях заключения мира. Войска уханьского правительства, возглавляемые Тан Шэнчжи, выступили с Юга против Чжан Цзолиня. Положение уханьского центра осложнялось как внутренними распрями, так и усиливающимся давлением со стороны милитаристов.
Как-то Чан Кайши пригласил на вечерний прием военных советников. Один из них, М. И. Казанин, впоследствии весьма красочно описал эту встречу в резиденции главкома. За столами, поставленными буквой «П», восседал Чан Кайши со своим окружением. Устремления ближайших соратников главнокомандующего вполне соответствовали жизненным установкам пестрой военщины, независимо от того, к какому лагерю они принадлежали. «Что же это я все воюю, одерживаю победы и до сих пор не получил своей провинции?» — спросил однажды генерал Чжан Фукуй, и это ставшее крылатым выражение очень емко отражало настроения в гоминьдановском генералитете. Верхом благополучия для них становилась высшая провинциальная синекура — губернаторство. Провинциальный губернатор обладал неограниченными правами феодального правителя. На вечернем приеме у Чан Кайши рядом с М. И. Казаниным устроился земляк Чан Кайши офицер связи Ли, приставленный явно для слежки к советским специалистам. Ли служил главкому верой и правдой, и, конечно, не по идеологическим соображениям. Главной его целью становилась нажива. Конечно, он не мог претендовать на роскошные губернаторские дворцы, где лишь штат прислуги насчитывал более тысячи человек, и впечатляющий гарем… Но должность чжисяна — начальника уезда (а уездов в стране было до 2 тыс.) его вполне устраивала. Чжисян — полновластный правитель в уезде: он казнит и милует, получает взятки, подарки, устанавливает по своему усмотрению различные поборы. У него богатый дом, молодые наложницы. Ли доставляло немалое удовольствие поделиться своими мечтами с Казаниным.
